Константин Рыбинцев. Вольному воля...
Капитан яхты «Воля» чудом остался жив, спасенный американскими моряками. Он самовольно покинул советские территориальные воды, что в 1989 году было... это было преступлением, почти немыслимо. Но он не бежал из страны, он просто хотел в одиночку переплыть океан.
Константин Рыбинцев с семьей на борту яхты Официальный ответАмериканцы спасли его таким...С сыномВо время работы в заказнике «Залив Восток»Во время работы в заказнике «Залив Восток»

Подготовил Сергей Борисов

В газете «Известия» 19 ноября 1989 года вышла статья «Четыре месяца в океане, или Одиссея, заставшая врасплох пограничные службы трех стран». Автор – собственный корреспондент газеты в Токио С. Агафонов. Рассказывалось в статье о невероятном рейсе через Тихий океан дальневосточного яхтсмена Константина Рыбинцева. Попытке невероятного рейса… Именно невероятного! Но не потому, что капитан яхты «Воля» чудом остался жив, спасенный американскими моряками, а потому, прежде всего, что покинул он советские территориальные воды, не имея на то разрешения, а другими словами, «самоволка» в чистом виде.

Прежде подобное и впрямь было немыслимо, а случись все же – Рыбинцева заклеймили бы как «преступника» и «предателя». Только годы были уже не те: время неслось куда-то с бешеной скоростью, менялась страна, менялись люди, и все говорили о «новым мышлении» и «перестройке». Поэтому с клише не слишком торопились ни в самой первой, ни в последовавших за ней статьях. Более того, на страницах советской прессы появились ранее невозможные слова о «безусловном личном мужестве», «тяге к редкой в наши дни истинной романтике», а персонально о капитане «Воли» один из журналистов даже осмелился сказать так: «Он превратился в нешуточного героя, что, скажем прямо, соответствует действительности».

Казалось бы, вот она, слава, или один шаг до нее, до всенародной. Но шаг этот сделан не был. О Константине Рыбинцеве забыли и журналисты, и читатели центральных газет. И причина понятна: перестройка набрала уже какуй-то совершенно чудовищный темп, очереди «за всем» неудержимо росли, талонов «на все» становилось все больше, а противостояние депутатов всех уровней все интереснее. А тут какой-то Рыбинцев…

Безжалостное время набросило непроницаемо черное полотно на эту историю.
Мы, журналисты YR, в этом убедились.

Правда, старые подшивки и помощь сотрудников отдела газет Российской государственной библиотеки (это которая им. Ленина) не оставили нас без печатных материалов, пусть и в очень небольшом количестве. Кое-что подбросил Интернет.

Следующим этапом поисков стали запросы в органы (те самые!), ведь достоверно было известно, что какое-то время после возвращения на Родину Константин Рыбинцев плотно общался с сотрудниками КГБ, а в одном напечатанном за границей интервью с мореплавателем в авторском предисловии прямо сказано: «Я встретился с ним, когда он вышел из застенков Лубянки, где томился под следствием почти полгода». Впрочем, сказано это могло быть для красного словца в расчете на «иноземного потребителя». И тем не менее…

Увы, на все наши запросы в Центральный архив ФСБ России, Управление по Приморскому краю ФСБ России, Центральный пограничный архив ФСБ России, Пограничное управление по Приморскому краю ФСБ России, етс., пришли похожие, будто под копирку выполненные ответы, суть которых сводилась к следующему: «В нашем архиве дела Константина Рыбинцева нет. Сведениями о нем не располагаем».

К сожалению, ничего не дали и запросы в «чисто гражданские органы» власти: краевые, муниципальные, в ЗАГСы.

Поистине могло показаться, что вот был же человек, а вроде как и не было его. Ну раз в списках не значится. А ведь у него была жена, и вроде бы ее звали Лена, и где она? И возможно, был сын, где он? Где друзья, где знакомые? Неужто действительно время безжалостно и начисто стерло эту страницу истории и это имя?

Однако после обращения во владивостокский клуб «7 футов» с нами связался Семен Хворостухин, до 1991 года офицер, командир корабля, яхтсмен, мастер спорта, и поделился своими воспоминаниями: «На Гуаме гадали, как бы и куда бы Рыбинцева сбагрить с военной базы. Конечно, он был авантюрист, но чисто по-человечески его жалко». А вот Александр Зеркалов, ныне проживающий в городе Льгове Курской области, а некогда работавший вместе с Рыбинцевым, категоричен: «Костя был хороший парень, хороший человек».

Как бы то ни было, информации в нашем распоряжении имелось мало, и, что самое печальное, было непохоже, что ее станет больше, что откроются какие-то шлюзы, появятся новые источники. И возник вопрос: предложить читателям YR историю Константина Рыбинцева сейчас или пождать, вот только не станет ли это ожиданием у моря погоды? Без помощи читателей тут явно было не обойтись, и мы адресовали вопрос им (YR 3/83, 2016). Ответили нам хором: «Публикуйте, иначе вообще все забудется».

Объективность и беспристрастность превыше всего. Исходя из этого принципа мы разделили материал на две части: одна – это версия журналистов, авторов тех самых газетных материалов о трагическом рейсе яхты «Воля», другая – прямая речь самого Константина Рыбинцева. Фактически оба текста – это слегка отредактированная сумма фактов и цитат.

Читатель вправе сам решить, какой из вариантов ближе к истине. Последнее  важно, хотя, как правило, именно прямая речь пользуется абсолютным доверием. Но ведь журналисты могли и приписать яхтсмену те или иные слова! К примеру, в одном из интервью Рыбинцев утверждает, что собирался пересечь океан и вернуться домой, в СССР, а в другом он же говорит, что «рейс предполагался лишь в одну сторону, это все равно как космонавт отправлялся бы на Марс без возможности вернуться на Землю». Так что выбирайте…

Кривая речь

В эту историю трудно поверить, но дипломатическая переписка и разносы среди персонала пограничных служб сразу трех государств подтверждают, что сюжет не выдуман. И поскольку дело действительно «из ряда вон», о нем стоит рассказать в подробностях.

Итак, в начале июня нынешнего, 1989 года из поселка Южно-Морской, что под Находкой, вышла яхта с необычайно емким именем «Воля», экипаж и капитана которой в одном лице совмещал 30-летний Константин Рыбинцев. Закончив тобольскую мореходку, он десять лет работал на рыбацких судах в Тихом океане, был штурманом базы сейнерного флота имени Надибаидзе, затем списался на берег, где стал работником склада горюче-смазочных материалов. Сейчас он плыл во Владивосток, чтобы сдать сессию. Сделать это не удалось – Рыбинцев завалил один из предметов, в резких тонах объяснившись с преподавателем. Сейчас кто-то объясняет дальнейшие поступки капитана «Воли» его импульсивным характером, но факты говорят об обратном…

Должным образом оформившись для обратного пути в Находку, 2 июля «Воля» покинула Владивосток. 60 миль моря, отделяющих два славных порта друг от друга, требуют где-то четырех часов хода для такой яхты, но в назначенный пункт «Воля» не пришла ни через четыре часа, ни через восемь, ни через сутки. А виной всему – давняя мечта, которой последние годы буквально жил Константин Рыбинцев. Ему хотелось стать первым среди соотечественников, кто пересек в одиночку Тихий океан на яхте. И потому он повел «Волю» отнюдь не в Находку, а в загадочный и далекий Сан-Франциско.

В «самоволку» через океан Рыбинцев отправился на яхте типа «Фолькбот». На таких яхтах совершено немало выдающихся плаваний, но деревянная, видавшая виды «Воля» по отзывам знающих мореходов была настолько подержанной, что на ней только у берега ходить. Выйти на такой в открытое море может дерзнуть либо фанатик, либо очень и очень опытный яхтсмен. Рыбинцев таковым не являлся, он всего лишь три года ходил под парусами, опыта участия в крупных регатах у него тоже не было.

Такую яхту, как «Воля», радары дальше чем за три мили, не берут. И вот не сказав «до свидания» родным пограничникам, капитан Рыбинцев в тихую июльскую ночь беспрепятственно ушел из советских территориальных вод, имея на борту из средств связи – транзисторный приемник, чтобы слушать «Маяк», из навигационной аппаратуры – только секстант, из документов – обычный общесоюзный паспорт, военный билет и диплом морехода-навигатора. И ни виз, ни разрешений…

Между тем советские береговые службы разослали оповещение: «Всем жителям побережья Приморского края, рыбакам, экипажам судов просьба сообщить любую информацию о яхте «Воля», вышедшей из Владивостока». Это извещение внесло немалый переполох не только в спортивные круги. В самом деле, морская стихия приносит дальневосточникам немало сюрпризов, и далеко не все они из разряда приятных. Но чтобы в прибрежных водах бесследно потерялась яхта – это ЧП. День шел за днем, и судьба «Воли» обрастала все большим количеством слухов. Одни яхтсмены рассказывали, что видели «Волю» в Амурском заливе, затем поступили сведения, что ее капитан появлялся в магазине одного из островов залива Петра Великого, где покупал несколько десятков банок рыбных консервов, спиртное. Не мог не прибавить таинственности и тот факт, что «Воля» была приписана к яхт-клубу с характерным названием «Летучий голландец». Еще через некоторое время невеста владельца яхты получила от него письмо довольно сумбурного содержания. В нем были и такие строки: «Здравствуй, Лена! Итак, я ухожу. Одно из двух: или я скоро прославлюсь, или попаду в тюрьму. Я вернусь, верь». Да уж, что было, то было: по словам земляков и сослуживцев, Константин не раз козырял перед ними честолюбивым желанием прославиться любой ценой.

Плавание Рыбинцева тем временем продолжалось. Миновав остров Аскольд и проходя Сангарским проливом, «Воля» оказалась во власти тайфуна и потеряла мачту. Надо было срочно чиниться, и Рыбинцев, пройдя незамеченным под носом теперь уже японских пограничников, пришвартовался в тихом поселке Эримо на восточной побережье Хоккайдо. Здесь Рыбинцев обратился к местным рыбакам с просьбой о ремонте сломанной мачты и попутно дал интервью журналистам, в котором он впервые рассказал о своих «наполеоновских» планах.

Японская служба береговой охраны до сих пор не может оправиться от шока, но факт остается фактом: яхта с новой мачтой, пополненным запасом провианта и воды (полученными за «спасибо»), 12 июля вновь ушла в океан, так и не отметившись ни в одном официальном протоколе.

Далее был целый набор приключений. Самым скверным стало то, что отечественные консервы не выдержали испытания стихией и «сгнили на корню». Единственным домашним продуктом, который перенес эту эпопею, была копченая спинка минтая. Полбрикета этой спинки и 700 граммов воды в день – таков был рацион путешественника. Выручали, правда, летучие рыбы и встречные рыбацкие суда, в основном японские, которые не скупились на питье и провиант. Но кораблей становилось все меньше и меньше, а тайфуны налетали все чаще и чаще. После прохождения вблизи Гуама (опять незамеченным, на этот раз американцами) до вожделенного Сан-Франциско оставалось не больше пройденного. Однако стихия взяла свое. Снова подвела мачта, причем, сломавшись и рухнув, она повредила корпус яхты. «Воля», правда, оставалась на плаву, но с испорченным рулевым управлением. После нескольких суток бесплодной борьбы с ветром Рыбинцев решил вернуться к ближайшей суше – Гуаму.

22 октября американский контейнеровоз «Франклин Рузвельт» обнаружил в океане яхту без мачты и парусов, а на ней человека в бессознательном состоянии. Ему была оказана медицинская помощь, после чего мореплаватель попросил затопить его яхту. Затем «Франклин Рузвельт» с советским яхтсменом Константином Рыбинцевым направился к острову Гуам.

Появление бывшего старпома советского сейнера-траулера в стратегически важном центре (Гуам – крупная американская база) вызвало настоящую сенсацию, выплеснувшись аршинными заголовками на первые страницы газет. Капитану «Воли» предлагали осесть на острове, написать мемуары о своих странствиях, получить за них гонорар, на который можно приобрести новую яхту, чтобы продолжить морскую одиссею. Рыбинцев от этой идеи отказался, и в конце октября завязалась переписка по дипломатическим каналам, целью которой было возвращение мореплавателя домой.

Первый запрос из США по поводу советского гражданина, приплывшего на Гуам, оказался полной неожиданностью для наших дипломатов. Просьба государственного департамента к японским властям разрешить транзит через Японию привела в замешательство японцев, буквально добитых известием о том, что «человек без паспорта» уже побывал в Стране Восходящего солнца по дороге «туда». Телеграммы шли в разные концы несколько дней, пока 2 ноября рейсом японской компании АНА Рыбинцев не прилетел в токийский столичный аэропорт Нарита. Там японцы из эмиграционной службы очень удивлялись, почему вокруг капитана, обросшего бородой и похудевшего за время перехода на 15 килограммов, нет советских репортеров. Закатывая глаза, они прогнозировали вслух, насколько популярной личностью он должен стать в Советском Союзе.

Из Японии уже Аэрофлотом Константин Рыбинцев отправился в Москву. Сотрудники КГБ проявили к нему гуманность, и дело по обвинению нарушителя в совершении преступления, предусмотренного частью I статьи 83 УК РСФСР (с возможностью лишения свободы сроком от одного года до трех лет), было прекращено.

Через несколько месяцев Рыбинцев снова появился в своем рыбацком поселке на берегу Японского моря – в «вареной» джинсе с головы до пят и магнитофоном новейшей конструкции под мышкой. Все это он не замедлил приобрести за доллары, которые, по его словам, ему подарили восхищенные его мужеством моряки «Франклина Рузвельта», такая вот меркантильность.

Константин наверстал былую потерю в весе, и не похоже, что особенно переживал случившееся. Отчасти способствовало этому то, что, даже несмотря на неудачу своего, впрочем, заранее обреченного на провал рискованного путешествия, он приобрел в Приморье некий романтический ореол. Может статься, у него найдутся последователи, вот почему не грех подсчитать, во что обошелся его «круиз». Взять хотя бы работу поисковых служб, которые, подозревая самое худшее – гибель яхтсмена, неделями прочесывали побережье Приморья. А если бы во время этих бесплодных по воле «романтика» поисков помощь спасателей потребовалась тем, кто оказался в настоящей беде? Задумывался ли об этом Рыбинцев? Резонно также, чтобы расходы в несколько сот долларов, выложенных из государственного кармана на авиабилет по экзотическому маршруту Гуам–Токио–Москва, компенсировал сам Рыбинцев.

С работы он был уволен за прогул. Избежав гибели в море, Константин Рыбинцев оказался очень близок к жизненному краху на берегу. Какой курс выберет капитан «Воли» теперь? Впрочем, Рыбинцев вроде уже подыскивает себе новый, более совершенный парусник.

Прямая речь

Я вырос в Сибири. Как и все ребята своего возраста, читал приключенческую литературу. Моими героями были мореплаватели средних веков, совершившие великие географические открытия. На утлых суденышках длиною чуть более 20 метров, имея примитивные навигационные приборы, они смело бороздили Мировой океан. Я подумал, а почему бы мне не повторить их подвиг?

После восьмого класса я поступил в Тобольский мореходный техникум на судоводительское отделение. Окончил, и меня направили в поселок Южно-Морской Приморского края работать штурманом сейнера. Потянулись будни, я не видел берега по восемь-десять месяцев, ходил в рейсы добывать сельдь в Охотоморскую и Беринговоморскую экспедиции.

Во время отпуска с приятелем построил замечательный швертбот с каютой. Испытывали мы его в разных ситуациях. Нередко оказывались в эпицентре шторма. Пару раз нас могло выбросить на рифы, так как из-за пограничного режима мы не могли оторваться далеко от берега. Ходили от Находки до Хасана и до Ванина. В основном осваивали акваторию Залива Петра Великого. Потом это стало надоедать, и я задумался о том, чтобы вырваться за пределы Японского моря, выйти в открытый океан и направить свою яхту в Сан-Франциско. Вообще-то это было не принципиально, это мог быть любой порт Соединенных Штатов, расположенный на тихоокеанском побережье. Принципиально было другое: мне исполнилось 29 лет, и я решил, что если не реализую свою мечту сейчас, то после 30 этого не сделаю никогда. Я посоветовался с другом, но тот меня не поддержал. Я не стал с ним ссориться, упрекать, ведь о современной Америке мы знали только из документальных книг советских журналистов, многим она казалась враждебной страной.

Еще раньше я хотел сходить в соседний порт Преображенское, и мне не дали разрешения, вот почему я был уверен, что официальным путем идти нельзя, меня не выпустят. И все же я обратился в специальные органы Находки, спросил, как все сделать в законном порядке. Мне пригрозили и запретили даже думать о реализации своей мечты.

Путешествие готовилось в совершенной тайне. О нем не знала даже жена. Когда она спросила, для чего я закупаю так много консервов, я сказал, что хочу пожить робинзоном на острове Рейнеке. Перед выходом я написал ей письмо и в конверте положил в ящик стола, предполагая, что она его откроет, когда всполошится из-за моего долгого отсутствия. В письме я написал, что иду, мол, ва-банк: если пересеку океан, дойду до Сан-Франциско, то будут известность и деньги, и вообще – победителей не судят, а если попадусь пограничникам – возможно, и посадят. Я ко всему был готов.

У меня была экзаменационная сессия, и я отправился во Владивосток вместе с женой, оформив выход на заставе. Ну а 2 июля к вечеру покинул Владивосток один. Выбрал дождливый безлунный вечер, сначала шел вдоль берега, затем ночью круто повернул в открытое море. Вдалеке мерцал рейдовыми огнями какой-то военный корабль, возможно, пограничный сторожевик. Но мою яхту локатор не засек, и я с замиранием сердца проскользнул мимо.

Японское море я пересек довольно успешно. Ходовые огни у меня не были включены, но имелся фонарик, это дозволено международными правилами предупреждения столкновений судов. Японцы из береговой охраны меня, кажется, не заметили. Правда, пролетел вертолет, но никто не остановил. Я шел, используя компас и самодельный лаг для определения скорости. Дул попутный ветер, ночами удавалось поспать. На меня нашла какая-то самоуспокоенность, самоуверенность. И напрасно! Сангарский пролив я проходил уже в шторм.

Когда показался мыс Эримо, яхта шла с закрепленным рулем. Я был в каюте, готовил завтрак и вдруг почувствовал, что яхта резко накренилась, сделала поворот, парус перекинулся на другую сторону. Через секунду с треском полетела в воду мачта.

В это время японские рыбаки шли от берега. Я начал махать своей оранжевой робой. Они меня заметили. Окружили своими шхунами, предложили взять на буксир. Я согласился. Меня дотянули до берега и там дружно на руках вынесли швертбот на песок.

Дальнейшее происходило почти без моего участия. Собралась толпа, появились корреспонденты, представители рыболовной фирмы. Меня спрашивали: кто я, куда иду? Двое полицейских стали рассматривать мой паспорт и ничего в нем не поняли. Через пару часов появился инспектор береговой охраны. Ему я сказал: «Совершаю круиз, иду на Шикотан». Инспектор оказался общительным, он у нас в Находке работал, по-русски говорил хорошо. Он проверил яхту, документы, спросил, не хочу ли я политического убежища. Я ответил: «В убежище не нуждаюсь».

Японцы, жители небольшой деревушки, без всяких просьб с моей стороны, взялись отремонтировать яхту. Уже через шесть часов притащили исправленную мачту, потом мы всем миром ее ставили. Еще меня снабдили новыми парусами. Изредка к месту ремонта наведывался местный полицейский и нудно напоминал, чтобы я не рассчитывал на постоянное место жительства в деревне и после окончания ремонта отправлялся назад в Советский Союз.

Через несколько дней я вновь оказался среди морских просторов. Я действительно собирался идти на Шикотан, но течение мешало двигаться вдоль острова. Тогда решил отойти на восток и затем повернуть на север.

Пятнадцатого июля налетел тайфун «Джуди». Я дрейфовал на плавучем якоре и думал: «Яхта ведет себя хорошо, запас продуктов есть, и на Шикотане встретят отнюдь не фанфарами, что ж, буду рисковать дальше – пересекать океан».

Мне встречались суда. С греческого сухогруза «Голден трайдент» спустили на шкертике сорок литров воды во флягах из-под оливкового масла, хлеб, фрукты.

Затем я направился на юг, чтобы оказаться во власти направляющегося к Америке течения. Оно мне было нужно еще и потому, что у меня не было секстанта. Я сделал себе довольно примитивный прибор – градшток, каким пользовались еще во времена Колумба, и с его помощью определял положение яхты в океане.

Питался я в основном рыбными консервами. Причем самым стойким к морскому сырому воздуху оказался минтай в масле. Остальные банки через полтора-два месяца проржавели и протухли. Иногда через борт перепрыгивали какие-то рыбин, видимо, косяк гоняли акулы, и рыбы пытались спастись бегством. А однажды я ухватил за лапу проплывавшую мимо черепаху, но втащить ее на палубу не хватило сил.

14 августа примерно в пятиста милях от Гавайских островов у швертбота опять сломалась мачта. Падая, она повредила корпус. Я понял, что до американского континента уже не доберусь. Но в семистах милях, по моим прикидкам, находился остров Мидуэй. В ту сторону я и направился, подняв на обломке мачты небольшой парус. Попутный ветер дул три дня, но потом я попал в зону северо-восточного пассата и пришлось идти галсами. По ночам, пока отдыхал, ветер сводил на нет мои дневные усилия, так что в итоге мои попытки приблизиться к Гавайским островам успехом не увенчались. Я застрял в 150–200 милях от Мидуэя на целых полтора месяца.

Продукты я экономил до невозможности. Но консервы кончились, и теперь пропитание обходилось мне в пять копеек в сутки: я брал десятикопеечную пачку концентрата «пшенная каша», разламывал надвое и запивал водой. Да, вода еще оставалась, во время дождя я пополнял ее запасы в канистрах с помощью своего зонтика.

Я надеялся, что море выручит, стыдно ведь рыбаку погибать в океане от голода, но не выручило... Я обессилел, изголодался и невероятно исхудал. Мимо проходили яхты и суда, но на сигналы бедствия никто не реагировал. Морально я был на грани отчаяния. Я забрался в каюту и приготовился умирать.

Но мир не без добрых людей. Меня подобрала команда американского танкера, направлявшегося на Гуам. Корабельный врач осмотрел меня, прописал диету.

На острове меня передали в руки военных летчиков. Капитан на прощание подарил пятьсот долларов, еще на двести скинулись моряки. Мне эти деньги показались настоящим богатством: на них я приобрел джинсовый костюм и кроссовки

На базе я прожил несколько недель, никто меня особо не опекал, я мог свободно ходить по территории. Как-то у меня в комнате появился чиновник миграционной службы. Поинтересовался, нет ли желания перебраться на постоянное место жительства в Соединенные Штаты как лицу, пострадавшему от коммунистического режима. Я обещал подумать. С одной стороны, было заманчиво, с другой – я бы навсегда обрек себя на разлуку с женой и родственниками. И я ответил отказом.

Потом из советского посольства в Японии на базу явились два дипломата крепкого телосложения. Сначала мы перелетели в Токио, затем – в Москву.

Полгода меня допрашивали о целях бегства в Америку, с кем из пограничников договорился о месте перехода границы. Подняли всю подноготную, обнаружили, что кто-то из дальних родственников был узником концлагеря. Но судить меня за измену Родины не хватило улик. Вполне возможно и то, что Горбачев объявил перестройку и надо было проявлять либерализм к таким, как я, диссидентам.

Меня отпустили. Я вернулся домой. На работе, конечно, оркестр не играл. Начальник отдела кадров сначала сказал: не знаю, кого должен встречать, героя или врага народа – подожди, сказал, до понедельника. Когда директор предприятия заявил, что авантюристы ему не нужны, меня уволили за прогул. Формально – правильно. Из института тоже отчислили. Пришлось ехать в Находку на Базу активного морского рыболовства. Руководитель БАМР оказался моим земляком, вдобавок в пятидесятые годы не раз рыбачил и у Гавайских островов, и у берегов США. Ему, напротив, авантюристы нравились. Сейчас я работаю штурманом на траулере БАМРа.

Я не раскаиваюсь за то, что сделал. Мне не в чем раскаиваться. Я никого не предал, никаких тайн не продал. Да и вреда никому не причинил, за исключением жены, пребывавшей в тревожном ожидании почти целый год. Вообще, жена очень сейчас сердится. Первые ее слова, когда связался с ней по телефону, были: «Какого черта тебя туда понесло?»

* Еще одна распространенная версия, зачем Рыбинцев пришел на яхте во Владивосток, – это участие в регате.

* Константин Рыбинцев в интервью называет «Волю» швертботом, причем один раз вскользь говорит о том, что купил его старым, 14-летним. Однако журналисты центральных газет твердили, что он шел на килевой яхте  «Фолькботе». За единственным исключением: в одной из статей указывалось, что свою яхту Рыбинцев сделал из бывшей весельной шлюпки. Приводились и ее характеристики: длина – 7,62 метра, ширина – 2,2 метра, высота борта – 0,57 метра, цвет корпуса – белый, площадь парусности – 24 кв. метра.

* В другом интервью Рыбинцев говорит, что собирал дождевую воду в желоб из парусины, а мыслей о смерти у него не было.

* Автор статьи в «Известиях» красочно описывает, как в беседе с японцами в аэропорту Нарита капитан «Воли» сокрушался, что ввел родную страну в расход: надо было ему поработать, добыть деньги на авиабилеты самому, а то вроде как в долг получается…

* * *

Жизнь Константина Рыбинцева оборвалась трагически. После ухода из БАМРа (он был третьим помощником капитана морозильного траулера «Озерные ключи») он устроился в единственный на Дальнем Востоке природный комплексный морской заказник «Залив Восток», который занимает часть акватории залива Петра Великого. Там, в поселке Авангард, находилась база марикультуры, где и стал работать Рыбинцев. Ныряя за гребешками, при подъеме он ударился головой о киль шлюпки. Ему был 31 год.

От редакции Yacht Russia. Мы очень надеемся, верим, что у этой статьи будет продолжение. Слишком много вопросов осталось без ответа, а точки над i расставить и хочется, и нужно, это будет правильно. На помощь государственных органов мы уже не рассчитываем, только на читателей. Пишите нам. Мы ждем.
 

Отдел писем

После выхода в 1989 году статей о приключениях капитана «Воли» в редакции хлынули письма. Что примечательно, среди них не было таких, в которых Константин Рыбинцев подвергался бы однозначному осуждению, хотя именно на такую реакцию явно рассчитывали журналисты. С ними соглашались в одном: да, тайно пересек границу и за свое «навигационное самовольство» вполне может получить срок, но… Этих «но» было так много – «у него не было другого выхода», «красный флаг на просторах Мирового океана», «да он герой!» – что они перечеркивали согласие с тем, что, да, закон был нарушен. А в некоторых посланиях не содержалось даже намека на осуждение Рыбинцева, потому что написаны они были яхтсменами. Для примера приведем строки из нескольких писем.

«Хотелось бы узнать, почему походы на яхтах и моторных любительских судах в соседние страны остаются для нас пределом мечтаний? И почему, для того чтобы совершить спортивный подвиг или даже обыкновенное плавание, нужно идти на уголовно наказуемые поступки?» А. Гришин, Красноярск.

«Пусть компетентные органы разъяснят всем нам – водникам, можно ли в конце концов оформить законным образом плавание на своем судне на время отпуска в какую-либо зарубежную страну и что для этого надо сделать?» Ю. Овчинников, Волгоград.

«Наши товарищи из Ленинградского клуба «Нева» предлагают провести очередной кубок «Ассоль» по маршруту Ленинград–Выборг. Но почему бы не пойти дальше и не посетить яхт-клубы очень близкой Финляндии? Ведь мы занимаемся яхтингом в свое время, за свой счет. Весь мир плавает где хочет, и только нас держат в поле видимости советского берега». С. Куликов, Москва.

«У нас есть мечта в 1992 году, когда будет отмечаться 500-летие открытия Америки, пройти по маршруту Xристофора. Колумба. Наше судно «Фока» по своим размерениям соответствует «Нинье» и находится в хорошем состоянии. Но как подступиться к этой проблеме, куда и к кому обращаться, какие следует выполнять требования? Или и впрямь вариант К. Рыбинцева – единственный в нашей стране». В. Фоминых, Полесск, Калинингр. обл.


Такое вот дружное недоумение и раздражение. И не знали авторы этих писем, жившие в эпоху наивных мечтателей и скорых перемен, что их вопросы, пусть несколько потеряв в остроте, и по прошествии десятилетий не утратят актуальности. Право на свободу путешествий… Беспрепятственный выход из своих территориальных вод… Когда упростится порядок оформления? Когда смягчатся ограничения? Когда падут запреты? Это вопросы и наших дней.

Опубликовано в Yacht Russia №4 (95), 2017 г.

Популярное
Мотылек с острова Дьявола
Он был преступником. Арестантом. Заключенным. И бежал снова и снова. Его ловили, а он опять бежал. Потому что... Жить, жить, жить! Каждый раз, находясь на грани отчаяния, Анри Шарьер повторял: «Пока есть жизнь, есть надежда».
Снежные паруса. Секреты зимнего виндсерфинга

Мороз, ветер, поземка. Случалось ли вам видеть парусные гонки в такую погоду? По белой равнине, поднимая снежную пыль, летят десятки разноцветных крыльев...

Очень опасный кораблик
Что такое физалия, и почему ее надо бояться
Борода - краса и гордость моряка

Издавна считается, что борода моряка - символ мужской силы, отваги, воли, мудрости, гордости. Особенно если эта борода шкиперская, фирменная.

Мурены: потенциально опасны
Предрассудки, связанные с ложными представлениями о муренах, стали причиной повсеместного истребления их в Средиземноморье. Но так ли уж они опасны?
Навигация на пальцах
Звездные ночи в море не только невероятно красивы – яхтсмены могут (и должны) использовать ночное небо для навигации. Чтобы точно знать свое положение, порой можно обойтись без компаса или секстанта
Мотосейлер. Нестареющая концепция

Объемные очертания, надежная рубка и много лошадиных сил – вот что отличает мотосейлер от других яхт. Когда-то весьма популярные, сегодня они занимают на яхтенном рынке лишь узкую нишу. Собственно, почему?

Мыс Горн. 400 лет испытаний

«Если вы знаете историю, если вы любите корабли, то слова «обогнуть мыс Горн» имеют для вас особое значение».
Сэр Питер Блейк

Блуждающие огни

Каждый яхтсмен должен быть «на ты» с навигационными огнями – судовыми и судоходными. Но есть огни, которые «живут» сами по себе, они сами выбирают время посещения вашего судна, а могут никогда не появиться на нем. Вы ничего не в силах сделать с ними, кроме одного – вы можете о них знать. Это огни Святого Эльма и шаровая молния.

Питер Блейк. Легенда на все времена

Питер Блейк… Он вошел в историю не только как талантливый яхтсмен, но и как признанный лидер, ставший «лицом» целой страны Новой Зеландии, показавший, что значит истинная забота и настоящая ответственность: на самом пике спортивной он оставил гонки и поднял парус во имя защиты Мирового океана – того океана, который он так сильно любил