Уильям Альберт Робинсон. Рыцарь прекрасного образа
Его не пугали опасности, его не испортила слава, его не отравили деньги. Он был яхтсменом, но больше - путешественником и ученым. На Таити его называли благодетелем...
Билл Робинсон в своем доме на Таити. 1970-е гг. Svaap в океане. 1929 г.Билл Робинсон у штурвала своей яхты. 1929 г.Возвращение в Нью-Йорк. 24 ноября 1931 г.Яхта Walkabout – точная копия Svaap. 2008 г.Кругосветное плавание Билла Робинсона.Флоренс Крейн не скрывала своих чувств к отважному моряку, но мало кто верил, что ее отец, один из богатейших людей Америки, позволит дочери выйти за него замуж. Ноябрь 1931 г.Билл Робинсон у штурвала Varua. 1960-е гг.Бригантина VaruaБригантина VaruaНа борту Svaap: Уильям и Флоренс Робинсон, двоюродный брат капитана Дэниэл Уэст. 1933 г.

Текст Сергея Борисова

Дело прежде всего

Ожидание затянулось на годы. И вот конец войне. Япония капитулировала. Президент обратился к нации, его голос в радиоприемнике был торжественным и самодовольным.

Робби поморщился. Трумэн ему не нравился так же сильно, как был симпатичен Рузвельт. Или дело в том, что он был знаком с Франклином Делано и был очарован им? В том числе и потому, что Рузвельт разбирался в яхтах и его интерес к собеседнику был отнюдь не наигранным.

Как бы то ни было, с этой минуты Уильям Альберт Робинсон, а чаще Робби, вправе считать себя свободным. Обязательства, которые он взял на себя, перестали быть путами. Теперь он может покинуть Штаты и отправиться туда, где ему было хорошо, где его дом, где люди, которые ему дороги. Отправиться под парусами…

Он позвонил Флоренс. Бывшая супруга, как водится, была в отъезде, и дворецкий сказал, что вернется она нескоро. Жаль, не удастся увидеться с сыном…

Два месяца он готовил яхту к дальнему переходу. Насколько мог. Потому что Varua до сих пор не готова, хотя была спущена на воду три года назад. Вот и мотор барахлит… Нет, не полуфабрикат, конечно, но далека от идеала. Не такой она виделась ему, и не такой ее видели Уильям Старлинг Берджесс и Льюис Френсис Херрешоф, без сомнения, лучшие яхтенные конструкторы Америки, а может быть, и мира. Но ждать было невмоготу.

В последних числах ноября 1945 года был принят буксирный конец, и крутолобый буксир вывел Varua из порта Ипсвича, штат Массачусетс. В утренней тишине, нарушаемой лишь перестуком дизеля, мимо проплыли доки его верфи. За годы войны здесь было построено почти 600 судов – тральщиков, торпедных катеров, морских охотников. В иные месяцы под началом Робби было до полутысячи человек. И все они работали на войну… ради мира, разумеется.

Скоро начнется дневная смена, и рабочие возьмутся доводить до ума три минных тральщика. На следующей неделе их передадут представителям военно-морского флота. Ведь это война кончилась, а контракт еще действует, и его надо выполнять. Но с этим справятся его помощники, а он уже подвел черту.

В самом дальнем углу верфи на стапеле кособочился скелет шхуны. Восемь лет назад именно ради них – балтиморских шхун, увлеченный идеей вернуть их вернуть людям и океанам, он основал эту верфь. Привез из Глостера старых мастеров-корабелов, не пожалел денег.

С началом войны о парусниках пришлось забыть, и теперь лишь почерневшие от времени и непогоды шпангоуты-ребра недостроенной шхуны напоминали о былых мечтах и планах. Может быть, когда-нибудь он еще вернется к ним… или нет?

Буксир рявкнул сиреной, прощаясь. Они подняли паруса. Varua вздрогнула и стала набирать ход.

На борту их было четверо. Он, Робби, в роли капитана, это уж само собой. Обязанности старшего помощника примеряла его новая возлюбленная Сара Ланкашир, художница, пишущая под псевдонимом Салли Уайт. И два матроса на подхвате – его друзья, предупредившие заранее, что пойдут только до Панамы, а до Таити никак не получится, дела не пускают.

Океан был спокоен и тих. Они спустились на юг, прошли вдоль Антильских островов до Тринидада и там сделали остановку. Но Порт-оф-Спейн им не понравился, наверное, им просто не терпелось двинуться дальше.

Переход до Панамы тоже обошелся без приключений. Там друзья Робинсона попрощались с ним и Салли. Их место занял расторопный гаитянец, заверивший Робби, что он один стоит двоих человек.

Они прошли канал и взяли курс па Галапагосы. Потом были острова Туамоту и наконец – Таити. Бухта Паи встретила путешественников радующей глаз зеленью и пением птиц. В сопровождении Салли он поднялся к своему дому. Землю в деревушке Офайпапа он купил еще в 1929 году, во время своего кругосветного путешествия, тогда она обошлась ему в сущие центы. А дом построил пять лет спустя – во время своего второго посещения острова. Тогда рядом с ним была Флоренс…

Робби очень хотелось повидать своих друзей-таитянцев, и уже на следующий день он отправился по окрестным поселкам и местечкам. То, что он увидел, повергло его в ужас. Лимфатический филяриоз, в просторечии называемый «слоновой болезнью», превратил многих из них в уродов – из тех, что показывали в иные времена в цирке Барнума. Распухшие, деформированные ноги, отвисшие до колен половые органы… Ему рассказали, что эпидемия захватила остров два года назад и не собирается отступать. Да, «слоновая болезнь» и раньше была сущим проклятием южных островов, но никогда от нее в той или иной степени не страдали до 80 процентов населения.

И тут Робби вспомнились его беседы с Аленом Жербо, тоже яхтсменом и тоже влюбленным в Полинезию. В своих книгах Жербо описывал тяжелую судьбу островитян, страдающих от филяриоза, о том же он говорил Робинсону: мол, надо что-то делать. Делать кому-то, потому что сам Жербо хотел остаться в стороне. И это была не черствость, не лицемерие, а явные проявления агорафобии – болезни, которая в конце концов превратит Жербо в отшельника, избегающего любых контактов с людьми.

«Очень важно иметь хорошее прошлое – когда я состарюсь, именно оно будет составлять мою жизнь. Поэтому я всегда заботился о том, чтобы у меня было достойное настоящее – через мгновение оно становилось прошлым».

Тогда, в те далекие уже годы, Робинсон был слишком молод, чересчур легкомыслен, чтобы понять, насколько велика опасность. Сейчас осознал в полной мере. Но он не Жербо, он не может только сетовать и горевать, укрывшись в своем бунгало. Не может и не должен.

Решено! Он сел на пароход и вернулся в Соединенные Штаты. Там он занялся поисками ответа на вопрос: существует ли эффективное средство против «слоновой болезни»? Его усилия были вознаграждены. Оказывается, в самом начале битвы за Соломоновы острова целые подразделения американцев пали жертвой… нет, не японцев, а кишечных червей. Срочно требовалось «противоядие», и такой препарат был создан, назвали его хетразан. Так вот хетразан показал достаточно высокую действенность и при заболеваниях филяриозом.

Врачи заверяли, что препарат можно доработать, и лучше это сделать именно на Таити. Там для этого есть все необходимое: высокий уровень инфекции, болезнь представлена во всем ее разнообразии, отсутствует малярия… Нужна лишь лаборатория, специалисты, но и это не проблема, были бы деньги.

– Деньги? – Робби пожал плечами. – Деньги будут.

Он отправился на Восточное побережье, в Ипсвич, где встретился с Корнелиусом Крейном, филантропом, но что важнее – своим другом и братом Флоренс.

– Я хочу продать верфь, – сказал он. И объяснил для чего.

Корнелиус взял на себя заботы по переговорам с сестрой, заверив, что с ее стороны препятствий не будет, ибо дело благое. А еще сказал, что Робби может рассчитывать на солидный взнос от него лично.

Верфь была продана вместе с готовыми, недостроенными и только-только заложенными кораблями. И не только верфь – Робинсон продал все свое движимое и недвижимое имущество, пощадив только Varua и дом в Офайпапа.

Вырученные средства, а также пожертвования меценатов составили будущий капитал благотворительного фонда, целью которого было создание на Таити медицинского научно-исследовательского института Океании, в числе научных направлений которого должна быть программа по борьбе со «слоновой болезнью».

В 1948 году при содействии французского правительства и университетов Калифорнии такой институт был создан (сейчас этот институт называется Institut Malardé). И через 10 лет количество заболевших филяриозом на Таити уже исчислялось единицами.

– Победить эпидемию – это сложнее, чем пройти на яхте вокруг света, – улыбаясь, говорил Робби. – Но журналисты почему-то спрашивают меня о втором, а не о главном.

Ну что же тут удивительного? Тропические болезни на далеких островах – это экзотика, вопрос частный. Истинное бескорыстие – редкость, для многих предмет зависти или недоумения. А вот кругосветное путешествие под парусами – это мечта каждого мальчишки, или почти каждого, и с возрастом она не исчезает, разве что иногда покрывается тленом. Беспроигрышная тема!

Дотянуться до мечты

Уильям Альберт Робинсон родился 13 августа 1902 года в городе Кеноша, штат Висконсин. Отец его был издателем газеты, мать домохозяйкой. Он был единственным ребенком в семье, и ему позволялось многое. Например, 12 лет от роду плавать в одиночку по озеру Мичиган в 15-футовом каноэ. Да он бы и удивился, если бы кто-то осмелился его поучать, настолько был своенравен. Однако профессию Уильям выбрал серьезную, поступив в политехнический колледж и с успехом окончив его.

Несколько лет он проработал инженером на текстильной фабрике в Нью-Йорке, пока не решил, что пора приступить к осуществлению своей мечты, ведь ему уже 25!

Он хотел совершить кругосветное плавание, и для этого ему требовалась яхта. Правда, у него лишь тысяча долларов, но Робби рассчитывал на удачу, и эта капризная госпожа ему улыбнулась.

Шел 1928 год. Еще никто не знал, не верил, что клонился к закату блестящий «век джаза», как называл это время писатель Фрэнсис Скотт Фицджеральд. Легкие деньги кружили головы биржевикам и букмекерам. Новые машины менялись на новейшие, новые яхты – на более роскошные. Такой яхтой, выставленной на продажу удачливым спекулянтом «дутыми» акциями, был кеч, построенный три года назад в графстве Шелберн, что в канадской провинции Новая Шотландия.

Назывался кеч Svaap, что на санскрите означает «мечта». Это сразу подкупило Робинсона – еще до того, как он увидел яхту. А когда увидел воочию, то понял: это именно то, что нужно.

Кое-какой опыт плавания под парусами у него был, поэтому Робби всему отдал должное. Мореходные качества яхты сомнений не вызывали. Две мачты с бермудскими парусами обещали простоту работы с ними при малочисленном экипаже или даже в одиночку. А еще при выброшенном плавучем якоре на бизань-мачте можно поднять небольшой парус, чтобы удерживать судно против ветра.

Были и другие плюсы, и все же не их сумма стала причиной того, что он решил купить Svaap, и во что бы то ни стало! Мало название, ему очень понравилась яхта внешне! Для людей романтического склада, к коим Уильям Альберт Робинсон, безусловно, относился, это имеет огромное значение.

– Да она красавица! – воскликнул он и тут же, спохватившись, опасливо спросил: – Сколько?

– Крохи, – отмахнулся маклер. – Полторы.

– У меня только тысяча.

– Всего? Ну… А вот нравишься ты мне, парень. Владей! По рукам!

Так яхта мечты стала собственностью Робинсона, и надо сказать, она ни разу не подвела своего капитана. «Svaap оказался удивительно удобным суденышком, – признавался он. – Некоторые полагают, что если плаваешь на малых судах, то нельзя обойтись без неудобств и лишений. Я же мог в самый жестокий шторм спуститься вниз в уютную сухую каюту. А еще Svaap оказался очень шустрым, мы нередко делали по 175 миль в день».

Эти строки еще только будут написаны, а пока осчастливленный Робинсон увольняется с фабрики и уговаривает друзей составить ему компанию в переходе до Бермудских островов. О том, что он намерен идти дальше, никто не догадывался, даже родители Робби оставались в неведении.

Вечером 23 июня 1928 года Svaap покинул гавань Нью-Йорка.

Романтиком – да, мечтателем – тоже да, но безрассудным авантюристом Уильям Альберт Робинсон не был. Во время перехода до Бермуд ему хотелось проверить себя – в достаточной ли мере он владеет штурманским искусством, и яхту – насколько уверенно чувствует себя Svaap в океане. И море быстро преподало урок – через несколько дней они оказались в эпицентре жестокого шторма. Люди изнемогали, лодка трещала от натуги, но и она, и ее экипаж проявили завидную стойкость. Целую неделю они дрейфовали на плавучем якоре, потом шторм пошел на убыль, и они вновь легли на курс. Утром 5 июля из моря вынырнул остров Сент-Дейвидс – там, где должен был, и в точности тогда, когда ожидалось. Робби сам себе удивился: отменная точность! А значит – что? Значит, можно плыть дальше.

«Во мне живет желание воевать со стихиями, переносить лишения, чтобы испытать ни с чем не сравнимое наслаждение при входе в незнакомый порт, когда все трудности и беды позади. Я ищу красоту во всем, и она всюду, даже в буре!»

На Бермудских островах он остался один – друзья вернулись в Нью-Йорк, в свои скучные колледжи и пыльные офисы. Рассудив здраво, Робби отказался от мысли об одиночном плавании и стал искать напарника.

Он сразу объявлял претендентам, что платить им не сможет, только кормить, причем рацион будет увязан с количеством долларов за статьи в американских журналах, в которых он будет рассказывать о своем плавании. Два гонорара уже получены за красочное описание шторма у мыса Гаттерас, но как все сложится дальше, это ему неизвестно.

Условия не ахти, и все же напарник нашелся. Местный паренек по имени Уиллоби Райт согласился разделить с Робинсоном как трудности, так и радости дальнего плавания, но только до Таити!

Больше на Бермудах их ничего не держало, и Svaap лег на курс зюйд-вест. Заглянув на Кубу и Гаити, на месяц задержавшись на островах Сан-Блас, 12 августа мореплаватели добрались до Колона. Впереди их ждал Панамский канал.

Ох и натерпелись же они в нем! В шлюзах их швыряло от стенки к стенке так, что казалось, еще немного, и от яхты останутся одни щепки, а от ее экипажа – лишь вопящие головы среди обломков. Даже лоцман и тот струхнул, враз растеряв профессиональную надменность и процедив сквозь зубы, что лучше он будет каждую неделю проводить по каналу линкоры, чем еще раз свяжется с 9-метровой яхтой.

– А ведь я говорил, что четыре швартова лучше двух, – напомнил ему Робби.

– Положены кормовой и носовой… – начал было лоцман, но вдруг кивнул: – Ладно, давайте заведем четыре, растянем лодку посреди камеры шлюза.

Так они и прошли весь канал – ругаясь, с измочаленными мускулами, но победителями!

В Бальбоа Робинсон получил санитарное свидетельство и французскую визу, что обошлось ему в 1 доллар 20 центов. А вот за визу, дающую право побывать на Галапагосских островах, с него запросили 60 долларов! После получаса препирательств эквадорский чиновник сбросил половину, но и 30 долларов представлялись капитану яхты Svaap суммой непомерной и потому неприемлемой. Но выход нашелся: Робби получил рекомендательное письмо к Commandante, главному в чиновничьей иерархии на Галапагосах, и таким образом обошелся без визы.

25 октября начался их путь через океан, и это было восхитительное плавание. Во время стоянки на Жемчужных островах они с Райтом сшили большой прямой грот, и он тянул яхту вперед так же уверенно, как шестерка лошадей легкую карету.

Галапагосские острова покорили Робинсона. Все здесь было необычно – огромные игуаны, пингвины, и девушки здесь ни в чем не напоминали американок. Особенно одна, ее звали Карин, она была наполовину норвежкой, ее отец когда-то в качестве колониста прибыл на эти острова, чтобы начать новую жизнь, и начал с того, что женился на индианке.

Робби влюбился и чуть было не предложил красавице руку и сердце. Но это была влюбленность – не любовь, потому что, когда голова чуть прояснилась, он подумал о том, сколько всего интересного никогда не увидит, если сейчас «окольцует» себя, и мысль эта охладила его еще больше.

Он покинул Галапагосы и Карин с камнем на сердце, но океан – самый искусный эскулап на свете. Он приглушил горечь расставания, а потом избавил от страха… «Перед нами была бескрайняя водная пустыня, – вспоминал Робинсон. – Я чувствовал себя птицей, вздумавшей вдруг полететь на Луну, все представлялось напрасным и бессмысленным. Но ветер наполнял наши паруса, и паника постепенно уступила место ликованию и восторгу».

С этой высоты его не смог сбить даже водяной смерч, чуть не погубивший Svaap вскоре после рождества.

«Мы двигались под прямым гротом, надеясь уйти от воронки. Внезапно налетел шквал с ливнем. Не защитив от воды лицо, невозможно было дышать. Мы неслись все быстрее и быстрее. Вот уже нос яхты задрался вверх, а корма почти целиком ушла в воду. Мы боялись за себя, за свою лодку, но постепенно ярость ветра умерилась, и вскоре мы опять шли потихоньку, словно и не было никакого смерча».

В полдень, 31 декабря 1929 года, Робби взял секстант. Вычисления показали, что они находятся в 94 милях от острова Факахина (этот атолл имеет и другое название – Предприятие; он был открыт в 1824 году русским мореплавателем Отто Евстафьевичем Коцебу и поименован в честь его корабля). На следующий день они увидели землю.

Они побывали на многих островах архипелага Туамоту, но нигде подолгу не задерживались – их манил Таити. В бухту Папеэте они вошли без помощи лоцмана – оставшиеся за кормой 8700 миль вселили в них уверенность в свои силы. Пришвартовавшись к бочке во внутренней гавани, Робби поднял карантинный флаг, испытывая удивительное чувство, какое бывает лишь после долгого плавания – чувство умиротворенности и полнейшего удовлетворения.

Таити пришелся Робинсону по вкусу. Ему нравилось буквально все: шхуны в порту, бесконечные празднества, экзотические яства, зажигательные танцы, теплые душистые ночи, безмятежные дни… И люди. У него появилось много друзей. Так, он познакомился с доктором Ламбертом из Фонда Рокфеллера, который проводил медицинские исследования в западной части Тихого океана; с Анри Грандом, местным предпринимателем, фонтанировавшим заманчивыми идеями; с наследником миллиардного состояния американцем Корнелиусом Крейном, в компании ученых совершавшим путешествие на собственной 148-футовой бригантине «Иллирия». Еще он встретился с Аленом Жербо, они даже подружились, насколько теплые отношения в принципе были возможны с этим замкнутым на себя человеком.

Однако следовало подумать о продолжении плавания, и тут вновь встал вопрос напарника, ведь Райт, как и предупреждал, на Таити покинул яхту и своего капитана.

И тут на борту появился полинезиец Териитехау-а-Тихонэ, которого чаще называли по-простому – Этера. Он говорил, что ему сорок один год, но ничем не мог этого подтвердить. Его скромный рост в пять футов отчасти компенсировала огромная копна угольно-черных волос.

– Я потомок таитянских вождей! – заявил Этера, нещадно коверкая французский язык.

Робинсон не стал выяснять детали родословной кандидата, хотя усомнился, поскольку в лице Этеры, подобном печеному яблоку, явственно проглядывали черты жителей островов Гилберта и Фиджи.

– Что ты умеешь делать?

– Все!

Далее последовал перечень: стоять на руле, брать рифы, стряпать… Всему этому он научился за долгие годы, проведенные среди ловцов жемчуга и пиратов с Соломоновых островов, а также плавая на американских торговых шхунах. Но более всего в Этере подкупало другое – готовность отправиться куда угодно и на любое количество дней и ночей, а также недель, месяцев и лет.

– Сколько тебе нужно времени, чтобы приготовиться к плаванию вокруг света?

– Пять минут.

Оказалось, впрочем, что эти пять минут нужны не ему, а самому Робби – чтобы выкупить в китайской прачечной пожитки Этеры, отданные под залог. Сорок франков за такого молодца Робинсон счел более чем скромной суммой.

Они отправились в путь 28 августа 1929 года. Посетив десятки островов в южной части Тихого океана, они повернули на север – к Новой Гвинее, Яве, Суматре. Робби не отказал себе в удовольствии и любопытстве заглянуть на остров Комодо. Рассказы о гигантских ящерицах оказались чистой правдой, а вот попытка подружиться с одним из варанов привела к тому, что рептилия чуть не откусила руку Этере, а потом пустилась в погоню за спешно ретировавшимися мореплавателями.

Это было приключение из того ряда, о котором приятно вспоминать в дружеской компании. Но чаще Робби рассказывал о другом – как выручал Этеру из полицейских участков. У того была удивительная способность напиваться в каждом порту, не имея при этом ни цента. Залив глаза, Этера начинал буянить и отбиваться от местных жителей, жен которых умело склонял ко греху. Как-то, это было на Маупити, полинезиец даже устроил конкурс среди деревенских красавиц, победительнице которого должен был достаться ценный приз, а именно – капитан кеча Svaap. Робби насилу отвертелся, пришлось Этере все обещанное исполнить самому.

Рождество 1930 года они встретили в Сингапуре, но не задержались там, как и позже на Цейлоне, потому что… «Для меня, – писал Робинсон, – вернувшегося из краев, не знающих нищенства, было горьким разочарованием увидеть нацию нищих, настолько назойливых, что пропадало всякое удовольствие от посещения острова».

Вдоль Малабарского берега Индии они дошли до Мангалора, и 20 февраля 1931 года отправились через Аравийское море в Эль-Мукаллу, где появились, имея на борту провиант в следующем объеме и ассортименте: шесть картофелин, полбанки сардин, немного лука и еще меньше сухого молока.

На другой день после прибытия Робинсон решил прогуляться по древнему, шумному, пестрому городу. Он вышел на площадь и оказался в гуще людей, наблюдавших за воином с мечом, в замысловатом танце демонстрировавшим свое умение владеть оружием. Внезапно воинственный танцор двинулся к нему, занес меч… Робби увернулся, оглянулся затравленно и увидел человека в длинном халате, который махал ему рукой, сжимавшей кинжал. Робинсон кинулся к нему. Незнакомец прикрыл его собой. Отступая, они оказались в гавани, там Робинсон прыгнул в свою шлюпку и схватился за весла. Мужчина с кинжалом крикнул ему на прощание что-то гортанное – и растворился в толпе.

Тем же вечером султан Эль-Мукаллы пригласил американского путешественника в гости и в ходе дружеской беседы поведал, что происшедшее не более чем стечение обстоятельств. Люди на площади отмечали религиозный праздник и отчего-то приняли мистера Робинсона за злой дух. После этого султан объявил, что отныне уважаемые иностранцы находятся под его личным покровительством, и вручил Робинсону 150 рупий «за храбрость».

Следующей остановкой был Аден, затем Svaap вошел в Красное море. Спасаясь от шторма, они направились к бухте Хор-эль-Бирк, окруженной коралловыми рифами. Стоило им оказаться в ней, как стоявшая в бухте арабская доу снялась с якоря и перекрыла выход в море. Их отвели к местному эмиру, где они узнали, что с этой минуты являются пленниками и освобождение возможно только за выкуп. Робинсону пришлось написать соответствующее письмо-прошение, которое гонец на верблюде увез неизвестно куда. После этого им позволили вернуться на яхту.

Несколько дней они провели в неведении относительно своего будущего. Робинсону, однако, оно неожиданно перестало казаться беспросветно мрачным. Причина этого была не в том, что у них не отобрали два ружья, имевшихся на борту, а завязавшаяся дружба с предводителем пиратов с соседней лодки. Тот, как выяснилось, ненавидел эмира и потому был согласен помочь побегу. Надо только дождаться подходящего дня…

И он настал – день, когда изменившийся ветер заставил блокировавшую выход доу перейти на безопасное место. Этера тоже вытянул якорь. Робинсон запустил мотор. Svaap рванулся вперед, как и пиратская лодка, прикрывавшая кеч от возможного обстрела. Робинсон схватил ружье и для острастки пальнул в воздух. Через несколько секунд яхта уже скользила между рифами, удаляясь от берега.

Все бы хорошо, но, не тронув оружие, доблестные воины эмира выгребли почти все припасы. На тех крохах, что у них оставались, Робби с Этерой продержались три дня, а потом зашли в крошечной порт убогого селения Лите. Был вечер, а ночью их, спавших на палубе, без лишних церемоний разбудили вооруженные люди самого зверского вида.

Робинсона увели на берег, где усадили на неоседланную лошадь и повезли в пустыню. Вот тогда он понял, что испытывает приговоренный по дороге на виселицу.

Его привезли в оазис, в пальмах которого пряталась небольшая крепость. И бросили за решетку. Узилище было тесным и темным. В нем Робби провел несколько дней. Наконец его отвели не то к эмиру, не то к шейху. Что от него требовали, Робинсон не понимал, потому что переводчика не было. Наконец шейх (или эмир) устало откинулся на парчовые подушки… и Робби тем же способом вернули на яхту к безмерно удивленному Этере, который и не надеялся увидеть капитана живым.

Ночью они сбежали. Погони не было.

Пройдя Суэцкий канал, Svaap был капитально отремонтирован в Порт-Саиде за счет местной администрации – в этом выражалось признание заслуг отважных путешественников.

В Средиземном море Робинсон посетил многие греческие острова, прошел Коринфским каналом и Мессинским проливом. В Неаполитанском заливе яхту чуть не погубили громадные штормовые волны. И в этом была бы злая ирония судьбы: пройти Тихий океан, Индийский – и погибнуть в море, которое многие европейцы считают чуть ли не карманным, домашним, мирным.

23 июля они бросили якорь в Вильфранш-сюр-Мер.

– Робинсон! – раздался крик. – Боже, это ты!

Он поднял голову и оторопел. С борта прогулочного катера ему махала рукой его родная бабушка. И тут он вспомнил, что сам, рассчитывая, что родня оценит его шутку, много месяцев назад написал домой, что будет в Вильфранше 23 июля, где-то около полудня. А бабушка приняла все за чистую монету и действительно появилась на Лазурном Берегу, спрямив маршрут своей турпоездки по Европе.

– Милый мальчик!

– Бабушка!

Шесть недель Робби и Этера провели во Франции. Побывали и в Париже. Там Робинсону в который раз пришлось выручать Этеру. В состоянии сильного подпития тот вздумал швыряться в барах и борделях чеками, подписанными «капитан яхты Svaap, Уильям Альберт Робинсон».

Расплатившись по счетам и забрав Этеру из каталажки, Робби заторопился выйти в море. Зайдя на Балеарские острова, 11 сентября они пришли в Гибралтар. Оставался последний переход – через Атлантику, и кольцо вокруг земного шара замкнется.

На острове Тенерифе Этера угодил в тюрьму за кражу двух ящиков вина. На этот раз Робинсон не стал вызволять его сразу же, договорившись с тюремщиками, что сделает это за день до отплытия. Но Этера сбежал, подняв на ноги всю местную полицию. Два дня спустя он появился на яхте, чтобы забрать свой любимый пробковый шлем и не смог, будучи сильно подшофе, оказать сопротивления Робинсону, который принялся вязать его по рукам и ногам.

Они стартовали и, пробившись через зачастившие штормы, 1 ноября пересекли заветную линию. У американского побережья Svaap попал в густой туман, а потом в дым от лесных пожаров. Целых 90 миль они шли под мотором буквально на ощупь. И вдруг услышали, как звонит колокол. Потом где-то проревел туманный горн. Это маяки Нью-Йорка приветствовали Svaap.

На календаре было 21 ноября 1931 года.

Жизнь в удовольствие

Журналисты осаждали его – читатели требовали подробностей. Во-первых, потому что впечатлял пройденный Робинсоном путь – 32 000 мили. Во-вторых, никто еще не совершал подобного на яхте столь скромных размеров. В-третьих, никто еще не рассказывал о своих приключениях с такой охотой и неподражаемым юмором.

За первыми интервью последовало лекционное турне по городам и весям Америки. Залы неизменно оказывались полны. Уильям Робинсон и вправду был замечательным рассказчиком, причем всякий раз находил новые краски, повествуя о своем ужине с каннибалами («по счастью, в тот день подавали рыбу»), об извержении подводного вулкана, о ярости урагана среди островов Тонга («мы угодили в чистилище, а впереди был ад»), о своем пленении арабскими властителями, о неугомонном Этере…

– А где он сейчас, ваш напарник? – спрашивали из зала.

Робинсон только разводил руками. Сразу после прибытия в Нью-Йорк Этера спросил, кончилось ли их путешествие. Получив утвердительный ответ, он тут же схватил свой мешок, водрузил на голову пробковый шлем – и исчез.

– Но я за него не беспокоюсь, – улыбался Робби. – С такими способностями он нигде не пропадет, наверняка уже пристроился к какой-нибудь вдовушке.

Но были и другие вопросы, куда более серьезные. Отвечая на них, Уильям Альберт Робинсон и не думал шутить. Он говорил о том, как бывают жестоки колониальные чиновники, превращающие острова в личные феодальные владения, как безжалостны подчас плантаторы и христианские миссионеры.

Обо всем этом Робинсон поведал и в книге, посвященной своему кругосветному плаванию, продолжавшемуся три года и пять с половиной месяцев. Книгу быстро раскупили, и отзывы на нее были самые восторженные. Причем отмечалось отнюдь не только стилистическое мастерство автора, его умение видеть и описывать увиденное. По мере сил и возможностей Уильям Робинсон проводил научные изыскания, например, касающиеся картографии островов Тихого океана, также его интересовали этнография и законы трансформации английского и французского языков в то своеобразное наречие, на котором изъясняются полинезийцы.

А затем Робби получил заманчивое приглашение сняться в кино. Да, смелый, мужественный, благородный, он был еще и красив! Прямой нос, высокий лоб, смеющиеся глаза, фигура атлета, к тому же умен. Короче, у него было все необходимое, и даже сверх того, для успешной карьеры в Голливуде.

– Спасибо, у меня другие планы.

Истинно так, он собрался жениться. Добрый приятель Корнелиус Крейн познакомил Робби со своей сестрой Флоренс. И та совершенно потеряла голову. Молод, с аристократической внешностью, прямо-таки рыцарь в сияющих доспехах! А еще остроумен, мил, но, с другой стороны, мало ли смазливых денди в окружении наследницы миллиардного состояния? Ее покорило другое: Уильям Робинсон делал то, что хотел, а именно это никогда не удавалось ей, с детства подчинявшейся незыблемым правилам, принятым в высшем свете.

Искренность девушки, ее готовность следовать за ним хоть на край света, не оставили Робинсона равнодушным. Он сделал предложение и был ошарашен тем, с какой готовностью ему ответили: «Да»*.

В 1933 году они поженились. Целая армия репортеров сточила перья, описывая церемонию бракосочетанию. И это несмотря на то что Робби настаивал на свадьбе по возможности скромной. К сожалению, меньше чем в 100 гостей уложиться не удавалось и не удалось. С особым придыханием репортеры отмечали наряд невесты – на ней была фата из брюссельского кружева с гербом Габсбургов и буквой «E», когда-то принадлежавшая австрийской императрице Елизавете и приобретенная Ричардом Крейном после развала Австро-Венгерской империи.

Следующее потрясение устоев высшего общества не заставило себя ждать. Было объявлено, каким будет медовый месяц молодоженов. В это не верилось до последней минуты, но Флоренс действительно поднялась на борт Svaap и отправилась на Юкатан в компании супруга и его двоюродного брата Дэниэла Уэста. В Мексике молодые люди собирались осмотреть развалины городов майя.

На этом путешествие не завершилось – Svaap вошел в Панамский канал. Миновав его не без приключений – если считать таковым кораблекрушение и несколько дней, проведенных в джунглях в компании хищников, рычащих в ночи, – они отправились на Галапагосы. Они хотели снять фильм о пингвинах, выстроив для них из кусков лавы небольшой «город». С собой они везли подходящий реквизит – кукольную мебель.

Съемки даже не успели начаться, когда Робби согнуло. Он в жизни не жаловался на здоровье, даже простенького насморка не было, а тут – аппендицит. Потом – перитонит. И это в тысяче миль от ближайшей больницы, туземные знахари тут не помогут.

Вопрос стоял просто: если помощь не придет в течение трех дней – смерть неминуема. По счастью, на остров завернул американский тунцелов, и в эфир полетела срочная радиограмма. С этого мгновения читатели сотен газет затаили дыхание: будет ли спасен Уильям Робинсон, мореплаватель, муж божественной Флоренс?

И тут вмешался тесть умирающего – Ричард Крейн. Он обратился в госдепартамент, и по личному распоряжению президента Рузвельта с военно-воздушной базы в Панаме взлетели два бомбардировщика. И они успели – долетели, погрузили, доставили. В Бальбоа доктор Эрхарт, один из лучших в мире хирургов, провел две операции. Уильям Робинсон был спасен.

Он только-только вышел из больницы, когда его, исхудавшего, бледного, пригласили на встречу с Франклином Делано Рузвельтом, который проводил свой отпуск на яхте и как раз проходил канал.

– Я признателен вам, господин президент, и вооруженным силам США, – в заключение долгой беседы сказал Робби. – И в знак благодарности хотел бы передать мой Svaap в дар Военно-морской академии в Аннаполисе.

– Очень благородно с вашей стороны, – ответствовал Рузвельт.

Увы, благое намерение таковым и осталось, поскольку дарить оказалось нечего. Остававшийся на Галапагосах Svaap так понравился одному из эквадорских офицеров, что тот стал выходить на нем в океан и в конце концов разбил о прибрежные скалы.

В 1934 году Робби и Флоренс отправились на Таити, где прожили три года, а потом вернулись в Штаты, и это была инициатива Робинсона – положение состоятельного бездельника стало ему в тягость. В Ипсвиче, недалеко от Бостона, он организовал верфь, со стапеля которой через год сошла марсельная шхуна Swift, обводами корпуса повторявшая одноименный бриг образца 1783 года.

«Счастье не в том, чтобы иметь мечту и дотянуться до нее. Вдруг ее, сбывшуюся, не удастся заменить новой? Высшее счастье – в движение к мечте, и чтобы это движение никогда не кончалось»

Опробовав шхуну в море, Робинсон продал Swift братьям-актерам Уильяму и Джеймсу Кэгни, которые стали сдавать ее в аренду голливудским кинокомпаниям. В десятках фильмах тех лет шхуна была главной героиней…

Тогда же, в 1938 году, Робби купил в Индии бриг Annupoorunyamal и отправил его на Таити, чтобы его друг и партнер Анри Гранд предметно выяснил, выгодно или нет использовать в наши дни такое судно для каботажной торговли.

Еще годом позже на своей верфи Робинсон заложил 70-футовую яхту, если точнее – бригантину с парусностью в 2700 квадратных футов и 47-сильным вспомогательным дизелем. Он назвал ее Varua, что по-таитянски «дух» или «душа».

Когда бригантину, еще недостроенную, спустили на воду, Робби объявил, что будет жить на ней. И вот этого уже дочь всесильного магната из Чикаго стерпеть не могла. Она подала на развод, дав обещание, что не оставит финансовой поддержкой любые начинания бывшего супруга. Но их сын должен остаться с матерью…

После войны и после того, как все проблемы, связанные с созданием медицинского института Океании, были благополучно разрешены, Уильям Робинсон окончательно поселился на Таити. А вот Салли Уайт наскучила островная жизнь, и она покинула возлюбленного, променяв Таити на Италию, а невидную жизнь на задворках цивилизации – на славу всемирно известной художницы.

Надо быть справедливыми – горевал Робби недолго, вскоре женившись на юной красавице по имени А-Эй, наполовину сиамке. Сразу после свадьбы они отправились в долгое плавание на Varua, в ходе которого Робби занимался проблемами миграции древних полинезийцев, а также наконец-то встретился с «идеальным штормом», который только и мог по-настоящему испытать его судно. Varua выдержала испытание!

Они посетили Чили, Перу, Панаму, где у них родилась дочь Хина, Галапагосские острова и вернулись на Таити. Там у них родились еще две девочки – Тумата и Нона.

Они готовились к еще одному путешествию – в Юго-Восточную Азию, но неожиданно А-Эй заболела, и врачи не смогли ей помочь, в 1957 году она умерла.

В 1959 году Робби женился на таитянке Шук Вонг. Через год у них родился сын Рампа. Мальчишка был еще в пеленках, когда Varua вновь распустила паруса, и семья неутомимого скитальца по Южным морям отправилась навстречу новым приключениям.

Прошли годы, и они взяли свое. Уильям Робинсон все реже выходил в море, предпочитая террасу своего дома палубе бригантины. Волосы его стали седыми, черты лица смягчились, но это не изменило оценку окружающих, только если раньше его называли красивым мужчиной, то теперь красивым стариком. И все таким же смешливым.

– Как прихотливо время, – говорил он. – Мои дочки стали знаменитостями. Таитянские танцы, знаете ли, они сейчас в моде. Гастроли, выступления, а я всегда здесь – на пару с Чайковским. И если раньше их назвали «дочери Робби Робинсона», то сейчас обо мне говорят – «отец сестер Робинсон». А я и не против.

Он умер 16 января 1988 года и был похоронен там же, в Офайпапа. И если спускаться от деревенского кладбища к заливу Паи, то вы сначала минуете пальмовую рощу, а потом сад с массой экзотических растений, некогда привезенных из Южной Америки владельцем притаившегося в зарослях дома. Потом вы выйдете на берег, как раз там, где в море впадает ручей Робинсон-Крик. Его так называют в честь Уильяма Альберта Робинсона, истинного благодетеля этих мест, хорошего человека.

//////////////////////////////////////////////

* Позже, в 1943 году, Флоренс вышла замуж за русского князя Сергея Сергеевича Белосельского-Белозерского, одного из идеологов «белого движения», перешла в православие, сменила имя на русское и с присущей ей щедростью стала щедро тратить деньги на поддержку русских эмигрантов. И кстати, дядя Сергея Сергеевича – Эспер Константинович Белосельский-Белозерский – был известным яхтсменом, принесшим Российской империи бронзовую медаль Олимпиады в Стокгольме в 1912 году; сам Сергей Сергеевич в детстве и юности постоянно пропадал в Санкт-Петербургском речном яхт-клубе, землю для которого бесплатно выделили в свое время владельцы Крестовского острова, это была их вотчина, князья Белосельские-Белозерские. Однако как тесен парусный мир…

Svaap
Длина – 32 фута 6 дюймов. Длина по ватерлинии – 27 футов 6 дюймов. Ширина в миделе – 9,4 фута. Осадка – 5,5 фута. Балласт – 3 тонны. Площадь парусности – по проекту 61,3 м2 (была уменьшена Робинсоном на 9 м2). Мотор – 10-сильный Kermath (при подготовке к кругосветному плаванию он был приспособлен для сжигания самых экзотических видов топлива). Конструктор – Джон Олден.

Журнальный вариант. Опубликовано в Yacht Russia №12 (103), 2017 г.

Популярное
Мотылек с острова Дьявола
Он был преступником. Арестантом. Заключенным. И бежал снова и снова. Его ловили, а он опять бежал. Потому что... Жить, жить, жить! Каждый раз, находясь на грани отчаяния, Анри Шарьер повторял: «Пока есть жизнь, есть надежда».
Снежные паруса. Секреты зимнего виндсерфинга

Мороз, ветер, поземка. Случалось ли вам видеть парусные гонки в такую погоду? По белой равнине, поднимая снежную пыль, летят десятки разноцветных крыльев...

Очень опасный кораблик
Что такое физалия, и почему ее надо бояться
Борода - краса и гордость моряка

Издавна считается, что борода моряка - символ мужской силы, отваги, воли, мудрости, гордости. Особенно если эта борода шкиперская, фирменная.

Мурены: потенциально опасны
Предрассудки, связанные с ложными представлениями о муренах, стали причиной повсеместного истребления их в Средиземноморье. Но так ли уж они опасны?
Навигация на пальцах
Звездные ночи в море не только невероятно красивы – яхтсмены могут (и должны) использовать ночное небо для навигации. Чтобы точно знать свое положение, порой можно обойтись без компаса или секстанта
Мотосейлер. Нестареющая концепция

Объемные очертания, надежная рубка и много лошадиных сил – вот что отличает мотосейлер от других яхт. Когда-то весьма популярные, сегодня они занимают на яхтенном рынке лишь узкую нишу. Собственно, почему?

Мыс Горн. 400 лет испытаний

«Если вы знаете историю, если вы любите корабли, то слова «обогнуть мыс Горн» имеют для вас особое значение».
Сэр Питер Блейк

Блуждающие огни

Каждый яхтсмен должен быть «на ты» с навигационными огнями – судовыми и судоходными. Но есть огни, которые «живут» сами по себе, они сами выбирают время посещения вашего судна, а могут никогда не появиться на нем. Вы ничего не в силах сделать с ними, кроме одного – вы можете о них знать. Это огни Святого Эльма и шаровая молния.

Питер Блейк. Легенда на все времена

Питер Блейк… Он вошел в историю не только как талантливый яхтсмен, но и как признанный лидер, ставший «лицом» целой страны Новой Зеландии, показавший, что значит истинная забота и настоящая ответственность: на самом пике спортивной он оставил гонки и поднял парус во имя защиты Мирового океана – того океана, который он так сильно любил