Текст Сергея Борисова

Ранней осенью 1898 года преподавателю Военно-топографического училища Александру Петровичу Фан-дер-Флиту доложили, что его желает видеть господин Борисов Александр Алексеевич, художник.

Знакомых у Александра Петровича в Санкт-Петербурге было немало, но художников среди них он припомнить не мог. Может быть, это кто-то из яхтсменов, из участников парусных гонок, в которых Александр Петрович регулярно участвовал, и надо заметить, не без успеха.

- Просите.

Через несколько минут на пороге кабинета появился коренастый мужчина, с аккуратной бородкой, одетый просто, но отнюдь не небрежно,

- Чем могу служить? – осведомился Александр Петрович.

Коротко представившись, визитер без лишних реверансов приступил к делу. Ясно было, что он хорошо знал, к кому пришел. Александр Петрович Фан-дер-Флит  был известен своими работами по теории корабля, в том числе судов, приспособленных для плавания в особо сложных условиях.

- Мне нужна яхта.

- Но почему вы обратились именно ко мне?

- Это должна быть необычная яхта. Я собираюсь идти на ней на Новую Землю.

- Очень интересно…

Борисов изложил требования, которые он предъявляет будущей яхте. Они были противоречивыми, но тем заманчивее представлялась задача. Александр Петрович попросил несколько дней на размышление, хотя для себя уже все решил.

Они встретились через неделю, и художнику был представлен эскиз будущей яхты. Обводами она напоминала знаменитый «Фрам» Фритьофа Нансена, то есть при сжатии льды должны были выдавить ее вверх. Многие другие детали Фан-дер-Флит тоже позаимствовал у проекта Колина Арчера, создавшего, по его мнениЮ, истинный шедевр. Но прежде, чем скрепить договор рукопожатием и подписями, Александр Петрович, заранее испросив прощения, поинтересовался, насколько серьезны планы Борисова, то есть имеет ли он достаточное денежное обеспечение. Может быть, не самое тактичное уточнение такого рода деталей Александр Борисов принял спокойно.

- Да, средства имеются. Двадцать пять тысяч рублей выделено Министерством финансов по ходатайству его главы Сергея Юльевича Витте, а также Ильи Ильича Кази, директора Балтийского судостроительного завода.

- Иных препятствий не вижу.

Вскоре чертежи были готовы, и Борисов отправился с ними в беломорское село Колежма Сумского посада, где должно было начаться строительство «Мечты», так он решил назвать свою ледовую яхту. Прибыв на место, он вручил их своему давнему знакомому Степану Васильевичу Постникову, капитану парохода «Ломоносов», красе и гордости Северного морского пароходства. Постникову предстояло наблюдать за строительством. Сам же Борисов вернулся в Петербург. Задуманная им экспедиция требовала серьезной подготовки и хождения по инстанциям.

Помимо прочего, Александру Алексеевичу нужно было закончить большое полотно, эскизы к которому он сделал в селе Никольском на берегу пролива Югорский Шар. И это был еще один, хотя и не главный результат его длительного путешествия по Большеземельной тундре. Он готовился к своему вояжу на Новую Землю обстоятельно: спал на снегу, привыкал к употреблению сырого мяса и крови, знакомился с ненецкими обычаями, учился управлять оленьей упряжкой. Но при этом не забывал о главном своем деле – живописи. И потому с полным правом называл свою экспедицию «художественной». Предстоящему плаванию на яхте «Мечта» тоже предстояло стать таковым - художественным.

Через несколько лет в очерке, опубликованном в журнале «Нива», Борисов расскажет о знакомстве с Александром Петровичем Фан-дер-Флитом, о капитане Постникове, о том, как приехал в Колежму в июне следующего года…

«Там я прожил две недели, наблюдая за достройкой судна, по окончании коей, выведя судно при помощи бочек и шняк в море из мелкой и каменистой речки, отправил его в Соловецкий сухой док, чтобы там прикрепить чугунный и железный кили. Сам же тем временем отправился на три дня в Красноборск для погрузки на баржу и отправки в Архангельск дома, предназначенного для Новой Земли». (Здесь и далее цитаты из очерка А.А. Борисова даны с сокращениями, без «ятей» и с современной пунктуацией.)

Однако начал он свое повествование все же с того, что немного поведал о себе и о том, как у него появилась эта странная идея – организовать научно-художественную высокоширотную экспедицию в Северном Ледовитом океане. В первом Александр Алексеевич Борисов был скуп на слова. Но это поправимо…\

«Северянин по душе и по рождению, я всю жизнь с ранней юности только и мечтал, чтобы отправиться туда, вверх, за пределы Архангельской губернии»

Александр Борисов

***

Он родился 14 ноября 1866 года в деревне Глубокий Ручей близ города Красноборска. Его родители – Алексей Егорович и Матрена Назаровна – были крестьянами, из тех, которые значились «государственными». В десять лет мальчик чуть не остался калекой после того, как на него с воза свалились привезенные из леса дрова. Его родители были людьми богобоязненными и дали обет, если сын поправится, отправить его на работы в монастырь. Так в 1881 году, в возрасте 15 лет, Саша попал на Соловки, где был определен в рыболовецкую артель в Савватиевский скит.

Вернувшись к родителям, у него проявилось необычное для деревенского мальчика увлечение - он копировал картинки из книги «Родное слово». А потом в Красноборск приехали художники расписывать церковь, и, придя к обедне, Саша Борисов впервые увидел картину, исполненную на холсте масляными красками…

Весной 1884 года он снова попал в Соловки, снова рыбачил, но осенью архимандрит монастыря отец Ионафан, увидев карандашные рисунки Борисова, устроил его послушником в иконописную мастерскую. Когда Соловки посетил президент Академии художеств Великий князь Владимир Александрович, он тоже обратил внимание на работы Борисова и даже пообещал позаботиться о его художественном образовании. Год спустя об обещании князя отец Ионафан напомнил большому любителю живописи генералу Андрею Андреевичу Боголюбову, и тот посодействовал - 20 сентября 1886 года будущий художник приехал в Санкт-Петербург, где поступил в рисовальную школу Общества поощрения художеств. Трехлетний курс Александр одолел за год.

В 1888 году он уже был вольнослушателем в Академии художеств, и его успехи были отмечены несколькими поощрительными медалями. Его преподавателями были признанные мастера пейзажа Иван Шишкин и Архип Куинджи.

Появились у Борисова и новые попечители, и среди них всесильный в ту пору Сергей Юльевич Витте. В его свите летом 1894 года Борисов в качестве рисовальщика отправился в поездку с целью выбора на Мурмане гавани для военно-морской базы. Через два года он совершил еще одну поездку на Кольский полуостров, а потом на пароходе «Ломоносов» отправился на Новую Землю, где посетил становища, созданные архангельским губернатором для освоения этих земель. Тогда же состоялся его первый морской переход под парусами – на карбасе, с четырьмя ненцами и двумя зоологами, он прошел по проливу Маточкин Шар до его восточного устья.

«Передо мной, - вспоминал он, - расстилалось свободное от льда Карское мое. Обратный путь, подгоняемые ветром, мы прошли и вовсе за сутки. Значит, здесь можно плавать под парусами, решил я и понял, что еще вернусь в эти места».

Осенью 1896 года, будучи в Москве, Александр Борисов показал свои «северные» этюды художникам Виктору Васнецову и Михаилу Нестерову, получив очень высокую оценку. А потом случилось удивительное: на ученической выставке Павел Михайлович Третьяков приобрел для своей галереи 56 его полотен. Год спустя Третьяков купил еще два больших полотна – «В области вечного льда. Лето» и «Весенняя полярная ночь».

Теперь у Борисова были деньги. Много. И они ему вскоре понадобились. Средств, отпущенных Министерством финансов на экспедицию на Новую Землю, не хватило. Борисов добавил 7 тысяч своих.

«Среди его этюдов, писанных при адских условиях, есть чрезвычайно талантливые, рисующие ярко-холодный ужас Севера, и могущие послужить прекрасным материалом для картин»

Виктор Васнецов

***

Постройка яхты водоизмещением 40 тонн обошлась в 5.500 рублей. Плюс шлюпки… Дом со службами… Угля каменного на 500 рублей… Олени… Три коровы… Сорок собак по 25 рублей… Три дробовика и семь винтовок  за 720 рублей… Книги - 800 рублей… Провизия на восемь человек - 16.000 рублей… Художественные принадлежности - 2.000 рублей. Общий объем грузов, предназначенных к перевозке на Новую Землю, составил 40.000 пудов. В итоге было потрачено 32.671 рубль. Ни одна художественная экспедиция еще не обходилась так дорого! Впрочем, у нее были и другие задачи: описать необследованные берега, собрать коллекции местных растений и животных, узнать, в каком количестве водится на архипелаге промысловый зверь.

Капитаном «Мечты» должен был стать Постников, но тот отказался, поскольку это предполагало его уход из пароходства. Пришлось Борисову возложить эту обязанность на себя. Но сделал он это уже на Новой Земле, где в Поморской губе занимался строительством дома, который должен был стать «штаб-квартирой» экспедиции.

«Мечта» пришла с Соловков 22 августа 1899 года, а 24 августа Борисов уже вышел на ней в пролив Маточкин Шар. Они останавливались у ледника, названном в честь Третьякова, поднимались в горы, затем яхта вышла в Карское море. За мысом Выходным льдов не было. Они зашли в Белужью губу, где выгрузили на берег часть припасов для экспедиции будущего года, и повернули обратно.

16 сентября «Мечта» снова вышла в море. В Архангельск Александр Борисов прибыл 9 октября. Он писал: «Судно мое по морским качествам великолепное и, несмотря на то, что в продолжении нашего пути в Белом море и Ледовитом океане погибло более 10 судов, мы, кроме сильной качки, не испытали никакой опасности и нередко обходили поморские суда. Но, чтобы еще более приспособить судно для плавания во льдах, я решил обшить его железом, ибо иначе льдом, как сталью, дерет обшивку».

В мае 1900 года, погрузив на пароход оставшееся от прошлого года снаряжение, двух коров, прессованное сено и двадцать ездовых собак, Борисов вновь отправился на Новую Землю. Его сопровождали зоолог Харьковского университета Т.Е. Тимофеев и гидролог из Санкт-Петербургского университета А.М. Филиппов. Экипаж «Мечты» составили поморы Евгений Хохлин в качестве штурмана, Трофим Окулов, Дмитрий Попов и Федор Еремин. Также в команду вошли ненец Устин Канюков и двое рабочих – Александр Кузнецов и Алексей Соболев.

Дом у подножия горы Пила размером 5 на 5 сажень (10,7 м х 10,7 м), с жилыми комнатами, кладовыми и мастерской, был уже готов, время шло, а «Мечта» все не появлялась. В Поморской губе она бросила якорь только 5 августа. Оказалось, что опоздание вызвано нерадивостью рабочих, слишком долго обшивавших корпус железными листами…

По первоначальному плану предполагалось, что, выйдя 15-20 августа в море, экспедиция пройдет Маточкиным Шаром на восток, а затем направится вдоль восточного берега на север, устраивая склады на берегу через каждые 50 верст. На обратном пути яхту оставят в Тюленьем заливе, а люди вернутся в Поморскую губу на зимовку. В марте-апреле Борисов планировал отправиться на собаках на север архипелага, к мысу Желания. Туда же осенью придет ведомая Хохлиным «Мечта», которая заберет начальника экспедиции и его спутников.

В путь, однако, удалось отправиться лишь 25 августа. Эти несколько дней задержки самым драматическим образом сказались на дальнейшем ходе экспедиции. Еще неделю назад свободный ото льда Маточкин Шар теперь был загроможден льдом. Стокилометровый пролив пришлось преодолевать две недели.

В Тюленьей губе яхту покинул Филиппов, который вместе с несколькими ненцами на карбасе вернулся в Поморскую губу. «Мечта» же пошла дальше. И тут ее настиг шторм. Вот как писал об этом Борисов:

«Яхта выдержала его блистательно…Толстый лед обступил «Мечту» и не пускал ее в свое неизведанное царство. Хотя все паруса были подняты и ветер дул довольно сильный, она не двигалась с места. Приходилось искать путь в новом тонком льду и прорубать его топорами. Так еле-еле добрались до залива Чекина. Температура воздуха упала до минус семи градусов, да и время было уже позднее - половина сентября, поэтому мы решили припасы, предназначавшиеся для складов, выгрузить в одном месте, у залива Чекина, а самим двинуться на зимовку в Тюленью губу.

На обратном пути полярные льды прижали нас к берегу. Поднялась страшная метель с жестким ветром. Льды пришли в движение. Точно таранами, они били наше судно. Со страшным трудом, но все же мы приближались к Маточкину Шару. Оставалось каких-нибудь верст шесть, как вдруг мы заметили, что совершенно оцепивший нас сплошной лед медленно увлекает яхту к югу, все дальше и дальше от желанного берега.

Мне, побывавшему в полярных льдах, да и другим моим спутникам стало ясно, что добраться на «Мечте» до Маточкина Шара немыслимо. Придется зимовать, но «Мечта», как ни была крепка, все же не была приспособлена для зимовки. Помещение на ней довольно тесное, палуба тонка и неминуемо начнет промерзать, появится сырость, а за нею и обычный бич Севера - цинга, вечная союзница смерти в этом краю. Да и помимо того, если бы мы все выжили и вернулись впоследствии домой, вся наша жизнь здесь, среди лишений, была бы бесцельна: мы ничего не добыли, и, следовательно, вся экспедиция, стоившая столько сил, забот и материальных средств, свелась бы ни к чему. Рассудив так, не мешкая, хотя и скрепя сердце, мы бросили 27 сентября нашу «Мечту» и, взяв шлюпки, двинулись по льду пешком к берегу. Запасы, одежду, наиболее ценные для нас вещи, коллекции и этюды мы погрузили на две шлюпки и тузик.

В начале путь был сносен. Пробивая баграми новый лед между огромными торосами и образовывая таким образом узкий канал, мы тащили шлюпки и пробирались по льду. Но течением нас относило все дальше от берега. Переночевав, мы убедились к утру, что со шлюпками не пробьемся к берегу и в месяц, и потому, побросав их вместе с массой вещей, даже таких ценных, как фотографический аппарат, запасные одежды, часть сухарей, несколько ружей, палатка и прочее, мы взяли с собой необходимое и маленький тузик на случай, если придется переправляться через трещины между льдами. Соорудили из лыж сани, навалили туда вещи, мы с Тимофеевым запряглись в них. Матросы потащили тузик, а Устин повез на собаках два ящика консервов и половину убитого медведя для корма собак».

Они не столько шли, сколько скользили по тонкому льду. Вдруг раздался треск, и собачья упряжка стала уходить под лед. В последнюю секунду Устин Канюков отсек постромки, и собаки бросились врассыпную.

Перебираясь со льдины на льдину, они смогли добраться до припая. Там они завалили тузик на бок, чтобы укрыться от ветра, и заснули.

Проснувшись, они с ужасом обнаружили, что припай оторвало от берега и перед ними полоса воды «широкая, как Нева». Через нее предстояло переправиться на тузике в несколько приемов. Но пока переправлялись две первые группы, остальных  унесло так далеко, что их уже не стало видно.

И снова строки из очерка Александра Борисова:

«Положение отчаянное. Мы видим, как почва разверзается и исчезает всякая опора под ногами. Цепляемся за большие куски льда, взбираемся наверх, ложимся врастяжку, чтобы увеличить площадь опоры, но зыбь все больше разрывает лед. Кругом растут трещины. Перепрыгнуть через них нечего и думать. А вещи, выгруженные в разных местах, пока погибают, так что нам, полуживым и промокшим до последней нитки, грозит опасность закоченеть в первую же ночь».

Вдруг послышались голоса, это приплыли на тузике их товарищи, которых они уже не чаяли увидеть. Оказалось, им тоже досталось с лихвой. Лодка, которую тащили по острому льду, получила несколько пробоин, но отверстия были забиты смерзшимся снегом. На воде снег оттаял, тузик стал тонуть. Пришлось высадиться на льдину. Потом они нашли выход: дырки «законопатили» носками…

К этому моменту уже все понимали, что шансов на спасение у них нет.

«Среди нас было трое женатых: Устин, матросы Окулов и Попов. Я им говорю: «Отправляйтесь прямо на шлюпке втроем. Вы попадете на берег. Там Устин вас прокормит. Разведете костер из плавучего леса, обсушитесь, убьете оленя, устроите себе палатку, отдохнете, затем пойдете дальше, придете в наш дом. Там вы можете провести не только год, а даже два, там всего вдоволь. Летом придет пароход и заберет вас с собой. Приедете домой и поведаете о нашей участи. Трофим Окулов заплакал и говорит: «Мы не поедем. Ты только подумай: ведь если мы вернемся живыми, а вас не будет, да ведь мы всю жизнь мучиться будем. Какая уж это будет жизнь!»

И тут Устин убил тюленя... Мы подставили к ране чайные чашки и набрали крови. Жадно выпили теплую кровь, после чего Устин предложил по куску печени и легкого. Кровь великолепно утолила жажду и, кроме того, восстановила силы. Мы разрезали тюленя на куски, стали есть его мясо. А тюленьи мозги положительно прекрасны. Все ели да похваливали.

Благодаря тюленю у нас явилась возможность согревать немного воды. Мы нарезали мелко, как спички, дерево, сделали из консервной жестянки нечто вроде подноса. Затем обмазали палочки ворванью и подожгли. Время от времени лишь подбавляли жиру и устроили себе таким образом великолепный очаг. Мы берегли каждую щепочку, бумажку, тряпочку - все это было для нас неоцененный материал, в них теплилась искра нашей жизни. Таким путем мы нагревали себе воду градусов до 35, и каждому приходилось по полчашки. Эта на обычный вкус отвратительная, подогретая соленая вода казалась нам лучшим питьем и прекрасно утоляла жажду».

Так носило их по морю до 3 октября, пока лед не встретил какую-то преграду.  

«Я вышел на льдину и вижу: вдали темнеется какое-то конусообразное пятно. Над ним мерещатся шесты… Напрягаю все свою зоркость, буквально весь ухожу в глаза. Стало яснеть, и теперь я прямо уверен, что это чум, люди!»

Выстрелив в воздух, они услышали ответный выстрел.

«С громким криком «ура», точно на неприятельскую позицию, ринулись мы вперед по льду и снежным сугробам. Силы пришли сами собою. Теперь нам ничего не страшно».

Их спасли ненцы, кочевавшие в тех местах. От них они узнали, что льды унесли их больше чем на 200 верст от Маточкиного Шара.

«Никогда в жизни мне не приходилось, да и вряд ли придется испытать еще раз такое состояние духа, какое было у меня да и у всех нас в эти минуты, - признавался Борисов. - Всю ночь ветер дул с берега, и льды далеко унесло в море. Если бы мы не попали в ту ночь на берег, мы погибли бы несомненно. Но какая ирония судьбы - наше судно прибило течением к этому же месту. Мы сняли с него все ценное. Самую же яхту пришлось обречь на погибель, так как отстояться здесь зиму она вряд ли смогла бы».

Поневоле закрадывалась мысль: может быть, им все же не стоило покидать «Мечту»? Но кто же знал…

У ненцев они прожили две недели, а потом три недели, 400 верст, шли к Маточкину Шару, к своему дому.

Удивительным человеком был художник Александр Борисов, потому что…

«Для меня, как художника, на каждом шагу восставали картины одна интереснее другой. Масса световых эффектов, изумительные переливы тонов и красок... Но писать нельзя было: у меня не было ни красок, ни холстов: все пришлось побросать во время наших блужданий по льду. Да и надо было спешить, пока не застигли нас снежные ураганы… Наконец, 3 октября мы попали в наш дом. Он показался нам раем».

«Это все превосходные и верные, как зеркало, картинки, строго нарисованные и необыкновенно написанные. В них ярко выражена любовь этого русского Нансена к черной воде океана, с белыми льдинами, свежесть и глубина северных тонов, то мрачных, то озаренных резким светом низкого солнца»

Илья Репин

***

Зимой они охотились на оленей и медведей, ухаживали за коровами, топили баню. Вечерами читали. Печалились о «Мечте». Дружно отметили встречу нового 1901 года.

В апреле Борисов и Тимофеев отправились в Медвежий залив, где перед ними предстал величественный ледник.

«Долгие часы просиживал я, зарисовывая его. Приходилось обрезать кисти, делать щетину короткой. Стужа превращает краски в густое тесто, которого кисть не берет и которое не размазывается по полотну. Даже скипидар, единственное средство, которое могло бы сделать краски жидкими, не помогал, потому что сам начинал кристаллизоваться на этом адском холоде. При этом кисть приходилось держать в кулаке, прикрытом рукавом, и изо всех сил прижимать к полотну, нанося на нею краски. Кисть трещит, ломается, коченеющие руки отказываются служить. Но рисуешь, весь охваченный одной жаждой занести на полотно эти причудливые, мрачные, полные своеобразной красоты картины нашего Крайнего Севера.

Мы пошли на шлюпке Маточкиным Шаром к нашему дому, и тут налетел такой ураган, что мигом сломило мачту и выбросило нас на берег, на острые камни. Решили идти пешком. Собаки у нас разбрелись, и мы тащили на себе этюды и коллекции, решив погибнуть вместе с ними, но не бросать это главное наше сокровище, едва не стоившее жизни… Добрались до устья реки Чиракиной, от нее оставалось до дому верст 20. И тут, когда утомление начинало уже свинцом наливать нам ноги, счастье снова улыбнулось нам. Мы увидели, что из песка торчит что-то. Я приблизился и вижу, что это дно занесенной песком лодки. Одной доски в дне недоставало. Это беда была поправимая. Мы вытащили из саней гвозди, вытесали из плавника доску и приколотили ее. Кое-как переплыли мы в ней устье реки. Съели полусырым последнего гуся и усталым шагом двинулись к дому, он был уже в виду… Мы были спасены, мы были счастливы».

В августе 1901 года на пароходе «Пахтусов» экспедиция Борисова добралась до Соловков, а оттуда на монастырском пароходе 5 сентября прибыла в Архангельск.

Благодаря Александру Борисову были детально описаны многие заливы Новой Земли, а на картах появились имена русских художников: мысы Шишкина, Куинджи, Крамского, Васнецова, Верещагина, Репина…

«Ему удалось найти новый ручей, никем не затоптанный, на дне которого ничьих тюбиков красочных не валяется»

Николай Рерих

***

1 марта 1903 года в Зимнем дворце открыли экспозицию полотен Александра Борисова, которые пожелал увидеть Николай II. Императором была приобретена и передана в Русский музей картина «Страна смерти».

Затем наступил долгий период заграничных вояжей. Сначала Борисова пригласили в Вену по рекомендации Юлиуса Пайера и Карла Вейпрехта, первооткрывателей Земли Франца-Иосифа. Далее его картины демонстрировались во многих городах Европы и Америки. Во Франции Александр Алексеевич был награжден орденом Почетного легиона. В Лондоне в 1907 году Фритьоф Нансен вручил художнику от имени правительств Швеции и Норвегии орден Святого Олафа. В Соединенных Штатах, в мае 1908 года, его принял президент Теодор Рузвельт.

Будучи в Берлине, Борисов женился на вдове профессора Берлинского университета Матроне Дмитриевне Заблудовской. Своими детьми Господь их не порадовал, но была приемная дочь. В летние месяцы семья жила в доме, построенном Александром Алексеевичем на родине, возле Красноборска, на берегу Северной Двины, а на зиму уезжала в Берлин.

Обе революции – и февральскую, и октябрьскую – семья Борисовых пережила спокойно, хотя в конце 1918 года новая власть конфисковала и дом, и картины за неуплату «чрезвычайного налога». Но после жалоб художника в Москву конфискованное вернули.

В 1922 году жена с приемной дочерью решили уехать в Берлин, а Борисов остался. В 1932 году он съездил к супруге и прожил в Берлине три месяца. 17 августа 1934 года Александр Алексеевич Борисов скончался от сердечного приступа.

***

Матрона Дмитриевна пережила супруга на пять лет. Все картины, рисунки и эскизы, находившиеся в ее берлинском доме, перешли по наследству к дочери, но в 1945 году дом был разрушен во время бомбежки, и все полотна погибли.

Те картины, что находились в доме Борисова в Красноборске, были завещаны им Архангельскому музею, а дом - государству под художественную мастерскую. Но сначала усадьба использовалась для парашютной школы, а в 1937 году была передана под детский туберкулезный санаторий «Евда». Что касается картин, то более трехсот работ действительно оказались в музее, но хранились там без описи и часть их бесследно исчезла.

Архив художника, альбомы рисунков, сотни фотонегативов, привезенных из путешествий, тоже не сохранились.

Самое большое собрание картин художника ныне находится в Музее художественного освоения Арктики им. А. А. Борисова (Архангельск, ул. Поморская, 3) и музейно-культурном центре «Дом-усадьба художника А. А. Борисова» (Архангельская обл., 4 км. от города Красноборска, деревня Городищенская). Часть картин хранятся в Русском музее и Музее Арктики (Санкт-Петербург),  художественных и краеведческих музеях, картинных галереях Казани, Владивостока, Томска, Якутска, Краснодара, Ельца, Нижнего Новгорода, Великого Устюга и Вологды.

А дом Борисова в Поморской губе еще долго служил людям – до середины 1960-х годов в нем жили ненцы, останавливались путешественники, ночевали промысловики-зверобои. В 1993 г. сотрудники Морской арктической экспедиции Российского НИИ культурного и природного наследия Минкультуры РФ и РАН обнаружили на его месте лишь нижние венцы сруба, настил пола, развал печных кирпичей и мусор. И все же это была долгая жизнь и добрая служба.

Опубликовано в Yacht Russia №5-6 (134), 2021 г.