Записал Борис Тополянский

Конец октября… Мы пришли на Фаял в сезон, который где-нибудь на Ривьере назвали бы мертвым. На крыльце кафе уже не было веселой и не помещающейся внутри разноголосой публики. Возможно, именно эта передышка и дала возможность владельцу заведения кафе побеседовать с нами, рассказать о себе и об истории места, с которым связана жизнь нескольких поколений его семьи.

– Меня зовут Жозе Энрике Азеведо, и я расскажу вам свою историю…

Здесь, на Фаяле, в центре Орты, еще у моего прадеда Эрнешта Лоуренса Азеведо был небольшой магазин, где он продавал сувениры и разные вещицы, изготовленные на острове. В 1888 году прадед отправился в Лиссабон, чтобы принять участие в крупной выставке, посвященной Португалии и предварявшей всемирную выставку в Париже, которая должна была состояться годом позже. Съездил не зря: качество привезенных им товаров было великолепным, и прадед вернулся домой с золотой медалью.

В 1901 году прадед переехал в этот дом на улице José Azevedo и основал новое заведение. Он продолжал продавать те же товары, что и раньше, но вдобавок открыл бар. В 1919 году, уже после смерти прадеда, его сын и мой дед Энрике Азеведу закрыл магазин и открыл по соседству первое кафе Sport.

Названо оно так было потому, что дед увлекался спортом: футболом, теннисом и водным поло. Понимаете, в те времена Орта была центром мировых коммуникаций. Связь осуществлялась по телеграфным кабелям, проложенным по морскому дну. Люди здесь получали сообщения из одного полушария и транслировали их в другое. На острове было четыре компании: две маленькие – американская и итальянская, и две очень большие – британская и германская. Последние две сильно влияли на культурную жизнь острова и на спорт. Поэтому на Азорах мы гораздо раньше начали профессионально заниматься спортом, чем остальные районы страны. Именно у нас появился старейший футбольный клуб Португалии – «Файял». Тогда же на острове возник и женский спорт. В общем, все это повлияло на выбор деда.

Имя Питер к названию кафе добавилось уже во время Второй мировой войны. Моего отца звали Жозе Азеведо. Когда ему было 19 лет, он полгода служил на борту британского военного корабля «Лузитания II», обеспечивающего связь британских ВМС в Северной Атлантике. Английский офицер, его командир, как-то спросил отца, может ли он называть его не Жозе (думаю, ему было сложно произносить португальское имя), а Питером – так звали его сына, который остался в Англии и которого мой отец ему напоминал. Так у кафе появилось второе имя – Peter Café Sport.

С военной службой отца связана еще одна история. Пятнадцать лет назад ко мне обратилась местный гид, сопровождавшая необычную группу туристов. Это была семья аристократов из Шотландии в трех поколениях: мать, дочь и внуки. Они приехали на Азоры, пытаясь разузнать подробности судьбы родственника, погибшего на Терсейре во время войны. Им было известно лишь то, что он погиб в авиакатастрофе. Только через 50 лет после окончания войны им разрешили ознакомиться с засекреченными ранее бумагами, из которых они наконец-то узнали, что произошло с близким им человеком. Изучая архивы, они выяснили, что он бывал в Орте. Они отправились на Терсейру в надежде найти какие-то сведения о нем – документы, фотографии, заметки в газетах. Увы, на Терсейре им ничего узнать не удалось. Тогда они перебрались на Фаял. И так случилось, что, встретив меня на Фаяле, сопровождавшая их гид сначала рассказала мне историю этой семьи, а потом спросила, не встречалось ли мне имя виконта Колвила оф Кулроса. Я попросил ее вернуться с этой семьей через полчаса и, когда они пришли в кафе, показал им оригинал одного из писем, хранившегося в отцовском архиве. Это было рекомендательное письмо, врученное отцу, и в нем стояли подпись и дата: «Командующий Колвил оф Кулрос. 2 сентября 1944 года». Человек, которого разыскивала британская семья, оказался капитаном того самого судна, на котором моего отца стали называть Питером. Надо сказать, такое письмо было бы отличной рекомендацией для человека, пожелавшего работать на английском судне. Превосходная характеристика для 19-летнего юноши: «Был нанят на борт на полгода. В течение этого времени неизменно демонстрировал трудолюбие, энтузиазм. Способен брать на себя ответственность, честен, надежен и может быть рекомендован на любую работу». Просто фантастическое письмо!

Отцу не пришлось воспользовался этой рекомендацией, так как в море с той поры он больше не работал. Я нашел это письмо в 1975 году и, конечно же, не мог забыть имя благородного капитана. Потому и смог помочь этим шотландцам. Я сделал для них копию письма, и вы бы видели, как они были счастливы.

Вообще, именно благодаря морякам наше небольшое кафе на нашем небольшом острове обрело такую известность, и даже мировую славу.

На протяжении многих лет мы помогали им решать, казалось бы, простые, но очень важные вопросы. Например, после Второй мировой экипаж любой яхты, прибывшей в Фаял, должен был пройти медицинское освидетельствование, прежде чем ему дозволялось сойти на берег. Но докторов было мало, и они не спешили заниматься яхтами, экипаж которых состоял порой из двух-трех человек; вместо этого они дожидались прихода больших судов, проверяли их, а заодно с ними уже и маленькие яхты. То есть люди, проведшие в океане 3–4 недели, должны были еще несколько дней ждать, когда к ним придет врач и даст разрешение на выход на берег. И вот что делал мой отец: он подходил к яхтам на шлюпке, знакомился с экипажем, спрашивал, как у них дела и все ли в порядке со здоровьем, потом брал у них паспорта, отправлялся к врачу и получал для всех членов команды соответствующее разрешение.

Вечером яхтсмены приходили в наше кафе. Для нас эти люди, пересекавшие океан на небольших лодках, были героями, настоящими искателями приключений. На следующее утро отец сопровождал их на рынок, помогал выбирать и закупать провизию. Мы также старались помочь с ремонтом парусов, двигателей, раций. Затем мы начали обменивать валюту и, что самое главное, постепенно превратились в почтовый узел. Друзья, близкие, семьи яхтсменов, знавшие, что те собираются пересечь Атлантику, присылали на наш адрес письма и телеграммы для них. И это тоже способствовало рекламе нашего кафе. Поскольку среди яхтсменов было много неординарных людей, на свет стали появляться книги, интервью, в которых среди прочего упоминались Peter Café Sport и помощь, которую наша семья оказывала путешественникам.

Так кафе стало широко известным в парусном мире. Нам повезло принимать у себя знаменитых яхтсменов – Джошуа Слокама, Эрика Табарли и многих, многих других. Марсель Бордьо, совершивший во второй половине 1950-х годов кругосветное плавание в противоход господствующим ветрам, в одной из книг даже озаглавил свое пребывание в Орте как «Остановка в Раю».

Забавная история произошла с Френсисом Чичестером. В одном из своих плаваний ему нельзя было совершать остановки и принимать кого-либо на борт. Мой отец тогда передал ему письмо от жены, вложенное в бутылку. Он просто перебросил ее со своей лодки на палубу его яхты Gipsy Moth, чтобы не коснуться ее руками.

Особой гордостью нашей семьи и признанием заслуг отца является и то, что в 1967 году его приняли в члены Ocean Cruising Club. А ведь в это элитарное парусное сообщество могли попасть только яхтсмены, которые прошли под парусом не менее тысячи миль. Несмотря на то что мой отец не был яхтсменом, все же по рекомендации основателя клуба и его президента – знаменитого Хэмфри Бартона – он был принят в члены клуба.

Понимаете, Орта – небольшой город на, в общем-то, небольшом острове, но с удивительно удачным местоположением. В стародавние времена здесь останавливались португальцы, направлявшиеся из Африки, Бразилии и Индии в Лиссабон. На смену им пришли китобои из Европы и Америки. До Первой мировой Фаял, как я уже говорил, был телеграфным сердцем мира, а после войны служил перевалочной базой для гидросамолетов, летавших через Атлантику из Америки в Европу. Каждую неделю у нас приземлялись самолеты Pan America и Lufthansa. После Второй мировой войны пришло время парусных яхт, и Орта стала первым по популярности портом в Европе и четвертым – во всем мире.

Сейчас, спустя годы, многое изменилось. Яхт и яхтсменов стало намного больше, а почтовые функции кафе навсегда ушли в прошлое. И все же время не смогло забрать главное и, надеюсь, никогда его не заберет: наш остров – это место встречи яхтсменов всех стран. Как только стартует сезон трансатлантических переходов, кафе начинает работать в полную силу, и тогда, уверяю вас, вы увидите здесь совершенно других посетителей, а в кафе не будет хватать мест.

Еще одна наша гордость, которую я обязательно должен вам показать, – это музей с коллекцией изделий из китового зуба. Среди наших экспонатов есть поразительные экземпляры, например, зуб кашалота весом 3 кг, в то время как обычный вес среднего зуба около 300 г.

Китобойное дело зародилось на Азорах в начале XX столетия, и на протяжении полувека этот промысел был одним из самых важных. При этом охота на китов всегда велась вручную – автоматические гарпуны у нас так и не прижились.

Азам промысла жители островов научились у американских китобоев, которые в конце XIX века останавливались здесь по пути в Тихий океан. Их маршрут, начинавшийся в Нью-Бедфорде или Бостоне, пролегал через Азоры, Мадейру, Кабо-Верде, Бразилию, мыс Горн и далее – в Тихий океан. Там китобои до отказа наполняли трюмы ворванью и возвращались в Америку, и все их плавание могло продолжаться 3–4 года.

Конечно, их походы были непростыми, и в Соединенных Штатах находилось не очень много желающих на несколько лет уходить в море на опасный и тяжелый промысел. Поэтому на суда стали нанимать жителей более бедных островов и стран, предлагая им взамен легальный переезд в Америку. Суда тогда были парусные и, попадая в штиль в Конских широтах, вынуждены были дрейфовать в ожидании ветра. Тогда-то, чтобы занять команду, капитаны и стали поощрять резьбу по китовому зубу.

По прибытии в гавани китобои обменивали или продавали свои изделия. Постепенно это занятие стало традиционным и важным ремеслом. Со временем дело подхватили художники, и резьба фактически превратилась в искусство. По большому счету, точного перевода термина, обозначающего это занятие, не существует ни на одном языке. Англичане используют слово scrimshaw, но, на мой взгляд, это не совсем корректно. Китобойный промысел зародился здесь гораздо раньше, чем в Англии и в материковой Европе. После азорцев промысел взяли на вооружение баски, затем французы, голландцы, норвежцы и уже после них англичане. В Голландии было старое слово skrimshander, обозначавшее леность, безделье. Наверное, те, кто занимается резьбой по китовому зубу, со стороны как раз и выглядят как бездельники и лентяи.

Техника процесса была такова. Вначале поверхность зуба кашалота полировалась, затем зачернялась. В наши дни используется китайская тушь, а раньше это была копоть от сжигаемого жира, этого добра на китобоях было вдосталь. После этого мастера процарапывали поверхность острой металлической иглой, в результате чего та покрывалась тонкими белыми линиями. Получался своеобразный негатив. Потом плоскость зуба еще раз полностью окрашивали чернилами и снова зачищали. В итоге краска с гладкой поверхности сходила и оставался лишь сам рисунок.

Дело это очень трудоемкое и сложное, и как минимум по трем причинам. Во-первых, материал очень твердый и требует недюжинной силы; во-вторых, рисунок должен быть выполнен по принципу негатива, что требует развитого воображения; в-третьих, у мастера нет права на ошибку: стереть линию, как карандашный штрих, невозможно, единственный выход в этом случае – все начать сначала. Поэтому изделие хорошего качества требует мастерства, усидчивости и большого количества времени. Когда сырья было с избытком, из китовых зубов изготавливали предметы декора и разную полезную утварь. Промысел набирал популярность, а когда люди узнали, что у президента Кеннеди на столе в Белом доме есть китовый зуб, спрос подскочил мгновенно, и на наших островах scrimshaw скупали сотнями. В коллекции нашего музея представлены лучшие образцы этого промысла.

После запрета и прекращения китового промысла Азоры стали одним из лучших мест для наблюдения за китами и дельфинами. В наших водах можно встретить 24 вида китообразных, шесть из них – дельфины.

А еще среди экспонатов музея есть и моя личная гордость…

15 февраля 1986 года на Азорах разыгрался сильнейший шторм за последние полтора столетия. Ветер достигал 250 км/ч. К 17:00 он немного утих, но океан продолжал бушевать. Прибрежные волны поднимались на 15–20 метров.

В тот день я находился на берегу у метеорологической станции и снимал на слайдовую пленку, как гигантские волны бьются о 30-метровую скалу. Внезапно в нее ударила волна, в два раза больше предшествующих и почти превосходящая скалу по высоте. И я ее сфотографировал! А ведь большинство горожан не решились тогда даже высунуться на улицу. А я рискнул.

Через пару лет я распечатал несколько больших фотографий для выставки, и когда получил отпечатки, то один из моих сотрудников, глухонемой, отойдя на пару метров от изображения, неожиданно различил в волнах и брызгах черты человеческого лица. Это был Нептун! У нас, в Орте, сам повелитель водной стихии Нептун! Когда уже знаешь об этом, невозможно заставить себя не видеть его на фотографии.

В нашем музее хранятся и другие вещи, правда, не в составе экспозиции. Это логбуки с записями за многие годы, в которых знаменитые яхтсмены оставляли слова благодарности этому месту. Поэтому для меня жизнь кафе не просто бизнес в четвертом поколении – это и история моей собственной семьи, и тех людей, которые здесь побывали.

Опубликовано в Yacht Russia №6 (119), 2019 г.