Текст Сергея Борисова, журнальный вариант

Его встречали. Юнги с «Чичестера», кадеты с «Вустера» и бывшие малолетние преступники с «Корнуолла» – все те подростки, которым еще предстояло стать настоящими моряками и настоящими людьми - стояли навытяжку на палубах своих кораблей и пели «Правь, Британия, морями». В его честь! В честь первого яхтсмена, совершившего дальнее одиночное плавание.

Муки творчества

Море – зеркало. Парус – платок.

Он повертел в пальцах карандаш и решительно перечеркнул и «зеркало», и «платок». Плохо! Поискал другие слова, но на ум приходили сплошь банальности, от которых сводило скулы.

Что ж, надо признать, со всеми этими образами, метафорами, прочими поэтическими премудростями у него всегда было неважно. Он пишет просто, и в этом достоинство его книг. По крайней мере, так утверждают его читатели. Значит, и не нужно плыть против течения.

Тем более что писать, откровенно говоря, не о чем. Это если послушать какого-нибудь романтика. Им подавай смятение души, нравственный выбор и жестокую схватку со стихией. А этого не было. Потому что он сделал все, чтобы этого не было. Он готовился к плаванию со всем возможным тщанием. Старался не упустить из виду и самую последнюю мелочь, потому что в море именно такие мелочи подчас доставляют самые большие неприятности. Наконец, он никогда не выходил море, если море было к нему не расположено. Встречный ветер, волны могли перечеркнуть его планы, а этого допустить было никак нельзя.

Так о чем писать?

Вообще, во всех его приключениях, без которых все же не обошлось, виноват он сам. Или нерасторопность, необязательность людей, которым он имел неосторожность доверить судьбу свою и своей лодки.

В гавани Дьеппа он не учел высоту прилива и, вернувшись с воскресной прогулки по городу, увидел, что отступающая вода тащит яхту в море. Еще немного, и она увязнет в иле. А потом начнется прилив, лодку поднимет и швырнет на камни причала. Надо было срочно что-то делать. Какой-то человек вызвался ему помочь и, ухватившись за швартов, подтянул яхту к причалу. Цепляясь за металлические скобы, вмурованные в камень, он стал спускаться и уже собрался ступить на борт лодки, когда сверху раздался голос – это кто-то окликнул его добровольного помощника. Тот отозвался, сказав что-то вроде «иду-иду», и бросил канат. Лодка тут же качнулась прочь от причала, а он полетел в грязь. Забравшись на борт, он перерубил канат и скоро вместе со своей яхтой был на безопасной глубине. Измазанный, мокрый до последней нитки и, чего уж скрывать, злой, как дворовый пес, которого поманили косточкой, а потом со смехом бросили ее за забор.

Об этом писать?

«Я видел море с борта броненосца и пассажирского парохода, но только с борта маленькой лодки ты видишь его таким, какое оно есть, настоящим»

Или рассказать о том, как вверх по Сене его тащил пароход. Не имея соответствующего опыта, он сделал буксирный канат слишком коротким, и, как только установленное на корме парохода гребное колесо пришло в движение, тонны воды обрушились на его яхту. Если бы не водонепроницаемые перегородки, он бы со своим ручным насосом точно не сумел бы откачать воду. И в этот раз ему пришлось прибегнуть к услугам топора и рассечь канат. Кстати, произошло это 26 июня.

Еще можно рассказать о нелепейшей ситуации, которая могла возникнуть лишь в воспаленном мозгу пациента Бетлемской больницы для умалишенных, больше известной как «Бедлам». А он-то думал, что у него с головой все в порядке…

Это случилось в ночь на 21 июля, на Уазе, на обратном пути из Парижа. Пароход, который его буксировал, бросил два якоря. Он не стал отвязывать трос, а позволил течению отнести яхту подальше и тоже бросил якорь. И преспокойно лег спать. А ночью другой пароход, капитана которого не испугала темнота, решил пройти впритирку со своим стоящем неподвижно «товарищем». Яхту он и не заметил! По логике, по все законам лодку должно было расплющить о железные борта или одного парохода, или другого, и как обошлось, он и сам толком не понимает. Только бушприт был сломан, а на борту остался след от якорной цепи, которая чуть не разрезала пополам его яхту.

Да, пожалуй, об этом стоит написать! Пусть другие учатся на его ошибках. В конце концов, он же хочет, чтобы его новая книга стала пособием для одиночных мореплавателей. Именно об этом четыре месяца назад он говорил членам Лондонского клуба любителей гребли.

Наследник по прямой

26 апреля 1867 года полтора десятка курьеров – судя по выправке и укороченным уставным бакам, отставных военных в чине не ниже сержанта, – отправились по указанным адресам, дабы вручить приглашения на заседание Клуба любителей гребли. Надо отметить, что получатели удивлены не были, хотя заседание и значилось внеочередным. В их кругу давно ходили слухи, что командор готовит что-то такое… в своем стиле, небывалое. Однако до поры, как и подобает джентльмену, предпочитает не предавать планы огласке. Разумеется, о том, чтобы подойти и спросить его напрямую, тоже не могло быть и речи, это было бы вопиющим нарушением приличий.

В ближайшую субботу, вечером, в приземистом здании в стиле короля Георга, где проходили заседания любителей гребли, было многолюдно. Единственное, что позволили себе сгорающие от любопытства члены клуба, - это приехать за полчаса до назначенного времени. В конце концов, всегда можно сослаться на то, что кебмен слишком нахлестывал лошадь. К общему разочарованию, никто из собравшихся не мог похвастаться, что является обладателем информации, способной пролить свет на то, чему посвящен вечер. Оставалось ждать командора.

С последним ударом часов дверь открылась и на пороге зала, подернутого сизой дымкой тлеющих сигар, появился он – Роб Рой.

* * *

Конечно же, у командора было другое имя. Более того, в обществе его называли так исключительно за глаза, хотя вполне вероятно, что командор был бы не против, если бы его именовали так в лицо. Он гордился своим происхождением, и было достоверно известно, что в детстве в семье его называли «наш маленький Роб Рой».

Джон МакГрегор принадлежал к старинному шотландскому клану, дела которого и жажду свободы восславил в своем знаменитом романе сэр Вальтер Скотт. Сделав героем своей книги бунтаря Роберта МакГрегора по прозвищу Роб Рой, писатель невольно оказал влияние и на характеры его прямых и непрямых потомков, а Джон МакГрегор был самым что ни на есть прямым. Роман Вальтера Скотта он воспринимал как «учебник жизни», который ни в чем не противоречил наставлениям, получаемым от матери и особенно от отца – генерала и аристократа не только по крови, но и по духу. Что же удивляться, что именно так – Роб Рой – его звали в колледже, так позже стали называть в Сити, где находилась его адвокатская контора, такое прозвище он получил и в кругу английских спортсменов.

О том, насколько ему приятно, а может, и льстит это имя, свидетельствовал и такой факт: все свои лодки – байдарки, каноэ, ялики – Джон МакГрегор неизменно называл «Роб Рой». Это имя значилось и на обложке его книги, которая мгновенно завоевала популярность, став своеобразным путеводителем для тех, кто решится пойти по его стопам.

Да, и с этим соглашались все, редкая книга может соперничать с «Тысячей миль на байдарке «Роб Рой» по силе волнующего зова, который зовет в дорогу навстречу открытиям и приключениям. И это при том, что «записки путешественника» как жанр сейчас невероятно успешен, и книги такого сорта издают десятками, если не сотнями наименований. Несомненно, это следствие той моды, что утвердилась в Англии: состоятельные отцы семейств отправляют подросших отпрысков в Европу, да и сами не прочь увидеть Париж, развалины Акрополя или Средиземноморское побережье – это считается хорошим тоном. Недаром же говорят, что каждое лето Швейцария становится британской колонией, так много англичан приезжают полюбоваться Альпами и красотой горных озер. А Германия? В 1849 году по Рейну на пароходах прокатилось более миллиона человек, и абсолютное большинство из них были подданными британской короны. Более «свежих» цифр, к сожалению, нет, но нет сомнения и в том, что любителей водных прогулок с тех пор лишь прибыло.

Веяниям моды Джон МакГрегор был не подвластен, иначе не покидал бы в своих странствиях Европу. А он побывал в Египте, в Палестине, в далекой России и за океаном – в Соединенных Штатах и Канаде. Там он увидел каяки эскимосов, а каноэ североамериканских индейцев опробовал лично. Именно тогда у него возникла мысль, которой потребовалось время, чтобы перестать быть чуть ли не кощунственной: почему бы не отправиться в путешествие одному и… на байдарке?

Превращение идеи в «стратегический план» совершилось 30 мая 1965 года, о чем в своем дневнике Джон МакГрегор сделал запись вполне в духе литераторов времен королевы Виктории: «Семя было посажено и взошло».

«Когда вы окружены людьми, вы вольно или невольно подчиняетесь им. Когда вы плывете на пароходе, вы во власти капитана и расписания. Только когда вы один, когда вы сами себе и капитан, и матрос, и кок, вы ощутите подлинный вкус свободы»

Уже 27 июня байдарка, построенная лондонской верфью Searle & Sun по чертежам МакГрегора и получившая имя «Роб Рой», была готова. Длина ее составляла 15 футов. Такой выбор был не случаен: при большей длине байдарку было бы невозможно перевозить в немецких железнодорожных вагонах, что входило в «план» путешественника; при меньшей – с учетом 168 фунтов (76 кг) веса МакГрегора – лодку пришлось бы делать шире, а это потеря скорости. В итоге ширина лодки составила 28 дюймов, что опять же было продумано и оправдано – при необходимости в байдарке можно было и переночевать, укрывшись специальным пологом. Обшивка байдарки была клинкерная – из дубовых реек. Палубу в носу и корме обшили рейками из кедра. Общий вес байдарки составил 80 фунтов (36 кг). Приводить «Роб Рой» в движение Джон МакГрегор был намерен с помощью двухлопастного весла, а также с помощью парусов – грота и кливера, которые поднимались на бамбуковой мачте. Одним из оригинальных конструктивных решений была возможность использование мачты в качестве… удочки.

29 июля 1865 года стал днем начала большого путешествия. На берегах Темзы толпились зеваки, большинство из которых были отъявленными скептиками. Сомнения их превращались в уверенность, что затея обречена на провал, когда они узнавали об истинной цели явно безумного джентльмена. Он, видите ли, собирается доказать, что человек может путешествовать в такой скорлупке с тем же удовольствием и едва ли меньшим комфортом, чем пассажиры больших пароходов. Какое нелепое и безответственное заявление! Должно быть, он и сам в глубине души понимает это, и его желание отправиться в Европу связано прежде всего с тем, чтобы скрыть свое фиаско от глаз благоразумных людей, которым претят подобные авантюры.

Что бы ни говорили обыватели, Джон МакГрегор сохранял полнейшую невозмутимость. Несколько сильных гребков – и байдарка уже на середине реки. Ветер был попутным. Можно поднимать паруса…

Следующие месяцы были, наверное, самыми счастливыми в жизни Джона МакГрегора. Он прошел реками Бельгии, побывал на швейцарских озерах, 28 августа дошел до истоков Дуная. Наконец, он покорил Рейн! А после того как «Роб Рой» добрался до Парижа, у «бывшей французской реки» Сена, по едкому замечанию одного из газетчиков, появился «английский король». Вообще, о МакГрегоре пресса писала часто и с удовольствием, так что к концу путешествия его уже узнавали и встречали, и пару раз даже с оркестром.

После триумфального возвращения на родину Джон МакГрегор объявил, что готовит к изданию книгу-отчет о своем путешествии. Год спустя «Тысяча миль на байдарке «Роб Рой» увидела свет. Продавалась она лучше, чем просто хорошо, так что потребовались переиздания. Одновременно автор «Тысячи миль» отправился в лекционное турне по городам Великобритании.

Лекции и книга принесли Джону МакГрегору более 10 000 фунтов стерлингов.

На следующий год он отправился в плавание по Скандинавии…

* * *

– Господа, – сказал командор. – Я благодарен, что вы откликнулись на мое приглашение. Сегодня я намерен поведать о моих ближайших планах, а также принести извинения.

Недоуменный шепот пронесся по залу. Вздрогнули на лацканах значки, ленточки и розетки, выдавшие принадлежность их обладателей к братству выпускников того или иного университета. Извинения?

– Дело в том … – Командор взял паузу и с приязнью обвел взглядом собравшихся.

Год назад, учреждая 25 июля 1866 года первый в мире Лондонский клуб любителей гребли, он тешил себя надеждой, что его членами станут такие же люди, как и он сам, для кого спорт – не только развлечение, но и возможность проявить себя на ниве служения человечеству. Именно человечеству. Не нужно стесняться высоких слов. Только таким, серьезным, без этого новомодного осмеяния всего и вся, должно быть отношение к жизни.

«Моя байдарка «Роб Рой» была экспонатом английского раздела Всемирной выставки в Париже. Это было приятно»

Он не ошибся. В клуб вступали люди основательные, целеустремленные, придерживающиеся консервативных взглядов. Что отрадно, многие из них оказались еще и богобоязненными. Они с пониманием отнеслись к его подвижнической деятельности по распространению идей протестантизма. Возможно, кто-то из них тоже всегда будет иметь при себе несколько экземпляров Нового Завета, чтобы вручить их презревшим заповеди Божьи грешникам. Сколько Библий он раздал во время своих плаваний по рекам Европы? Не сосчитать. Да и не нужно, ибо это потакание тщеславию, с которым каждый истинно верующий обязан бороться.

Какие красивые люди! Подтянутые, тренированные, как скромно и опрятно они одеты. Ничего вызывающего, всех этих штучек, столь популярных в легкомысленной Франции. И какое достоинство в поведении. Истинный пример для подражания. Многие из них, следуя его примеру, уже занялись филантропической деятельностью: помогают беспризорным детям, неимущим вдовам…

Интересно, как они отнесутся к тому, что сейчас услышат? Поймут ли его правильно? Не сочтут ли его поступок своего рода изменой?

– Господа, я собираюсь вновь отправиться в путешествие. И это будет плавание не на байдарке. Боюсь, мне вообще не придется грести.

Без весел

По завершении своего поистине беспримерного 1500-мильного путешествия в одиночку под парусом Джон МакГрегор выпустил книгу, в которой рассказал и о самом плавании, но больше – подготовке к нему и о своей яхте.

«Если на борту два человека, – пояснял свое решение МакГрегор, – то один всегда поднимет друга, если тот упадет, и тогда третье качество можно сделать первым. Но это неразумно, если выходите в море один и помощи ждать неоткуда и не от кого».

Проект яхты был создан МакГрегором в содружестве с Джоном Уайтом из Кауса, известным строителем спасательных шлюпок. Разумеется, и раньше случалось, что люди оказывались на борту наедине с парусом, но обычно это было следствием злого рока, проще говоря, трагедии. Они же хотели создать лодку, специально предназначенную для одиночного плавания. Предшественников в этом у них не было, а вот тысячи вопросов, напротив, были. И они их решили…

Первоначально МакГрегор склонялся к тому, что длина лодки должна составлять 18 футов, однако Уайт убедил его, что 18 – маловато для непогоды со шквалами, а вот 21 фут будет как раз. Ширина корпуса составила 7 футов.

Киль был окован железом, чтобы противостоять ударам о скалы.

Остойчивость лодки обеспечивал балласт весом полторы тонны. В дальнейшем, правда, выяснилось, что с весом балласта мистер Уайт ошибся: яхта получилась слишком тяжелой, поэтому в начале своего путешествия МакГрегор уменьшил его на 200 килограммов, а почти в самом конце еще на 300.

«Воспитание под парусами – это не только самая эффективная, но и самая чудесная школа жизни»

Корпус разделили на четыре водонепроницаемых отсека. Кормовой был отведен под камбуз, второй от кормы предназначался для путешественника, в третьем хранились паруса, в носовом – якорь и цепь. Еще один якорь хранился на корме. Можно было бы обойтись и одним, но тогда его пришлось бы сделать слишком тяжелым.

«Пока я буду с ним возиться, – писал МакГрегор, – меня снесет к берегу, и я ничего не успею предпринять. Именно поэтому у меня было два якоря – 50-фунтовый на цепи в 30 саженей и 20-фунтовый на канате из конопли».

Яхта была закрыта двухслойной палубой: снаружи – из красного дерева, снизу – из сосны. Между двумя этими слоями была уложена пропитанная смолой холстина. В палубу были врезаны люки с гуттаперчевыми прокладками. Таким образом обеспечивалась полная герметичность. Фактически открытыми оставались лишь три квадратных фута «колодца», где располагался мореплаватель, да и это отверстие можно было при необходимости затянуть прорезиненной тканью.

В «колодце» располагалось сиденье из пробкового дерева, которое можно было использовать как буй. Под сиденьем – спасательный пояс. Справа находился ручной насос из вулканизированного каучука для откачки воды; перед моряком – нактоуз с компасом (откалибровать его помогли моряки с русского парохода с «совершенно непроизносимым названием»). В специальный застекленный планшет МакГрегор собирался вставлять фрагмент карты увеличенного масштаба с охватом приблизительно 20 квадратных миль, столько он был намерен проходить за день. Рядом с нактоузом с ременных петлях висели бинокль и большой нож. Под ногами в чехле лежал топор.

На камбузе, хотя это слово в силу более чем скромных размеров «кухни» следовало бы взять в кавычки, нашлось место для цинкового ящика с «русской лампой-горелкой», на которой за пять минут можно было вскипятить медный чайник, а банку консервированного супа разогреть за шесть минут.

«Прекрасное изобретение эти консервы, – после окончания своего вояжа как-то заметил путешественник. – Благодаря им вы никогда не останетесь голодным. Правда, это максимум, что можно сказать в их пользу».

Здесь же, на камбузе, хранились четыре коробки с надписями: «Чтение и запись», «Туалетные принадлежности», «Инструменты» и «Еда».

В специальных держателях покоились чашки, сковородки, кастрюля и оловянные лотки, которые заменяли стеклянные тарелки.

Наконец, «Роб Рой» предполагалось снабдить дополнительным новейшим средством передвижения, которое можно было принайтовить на палубе в районе грот-мачты или буксировать за собой на пеньковом конце.

– Вы уверены, что она поплывет, сэр? – качали головой мастера верфи Limehouse, где строился «Роб Рой», разглядывая крохотную надувную резиновую лодку.

– Еще как, – невозмутимо ответствовал Джон МакГрегор.

Новые правила

В книге о плавании на иоле «Роб Рой» МакГрегор пишет:

«Моряк-одиночка должен обладать хорошим здоровьем и ясным умом и любить море. Он должен отличаться проворностью, позволяющей следить за течением, ветром, волнами, картами и навигационными знаками, парусами, лоциями и компасом, а еще за проходящими судами, которые представляют для него самую большую опасность. При этом он еще должен есть и пить. Но не спать: моряк-одиночка никогда полностью не просыпается, потому что никогда крепко не спит. В общем, при столь неотложных и разнообразных занятиях у него просто нет времени чувствовать себя одиноким. Во всяком случае, меня одиночество посетило лишь раз, когда из Франции я шел к острову Уайт и угодил в штиль, который совершенно возмутительным образом пришел на смену попутному ветру, обещанный французскими рыбаками. Я видел одну-единственную чайку, я увидел один-единственный корабль, надломивший болезненно прямую линию горизонта. Я изнывал от скуки. Я боролся с собой. Я пытался делать какие-то заметки для будущей книги. Но у меня ничего не получалось. Оставалось ждать ветра и мечтать о том часе, когда я приду в Каус».

Подобных наставлений в книге немало, поскольку именно в них Джон МакГрегор видел то ценное, что могут почерпнуть из нее заинтересованные читатели, будущие продолжатели его дела. И такая четко очерченная цель сослужила ему дурную службу. Пускай он не был лириком, что бесспорно, пускай не был романтиком, с чем можно поспорить, но, расширь он границы задачи, читатели узнали бы много интересного о том, о чем было сказано вскользь.

О том, например, как он огибал зловещие песчаные отмели Гудвина.

О том, как по прибытии в Булонь французские чиновники потребовали две подписи на документах, и он предложил одну подпись поставить от себя-капитана, а другую от себя-кока.

 «Чем красивее яхта, тем она быстроходнее. Как британцу, мне больно об этом говорить, но доказательством правоты моих слов может служить яхта «Америка» победившая в Кубке на приз 100 гиней. Мой «Роб Рой» был всего лишь симпатичным…»

О том, как в дни Всемирной выставки в Париже представлял в своем лице всех британских любителей гребли, а французские зеваки почему-то кричали, показывая на «Роб Рой»: «Смотрите, эта яхта приплыла из Америки».

И о том еще, как почтил своим присутствием наравне с императором Наполеоном III первые всемирные соревнования на байдарках в Сен-Клу, в которых победили канадцы, и англичане приветствовали их, потому что так полагается спортсменам, а французы потому, что так полагается мужчинам.

И еще о том, как большая французская яхта вызвала «Роб Рой» на дуэль, и он ответил, что это не совсем справедливо, ведь он не знает этой реки, но он готов, если на борту французской яхты останется один человек, - и ответа не последовало.

О том, как потерялся в тумане на подходе к Британии, и, только дойдя до Уайта, понял, что каким-то волшебным образом избежал рифов Бембридж.

О том, наконец, как, уже замкнув кольцо, на переходе от Дувра к устью Темзы попал в шторм, о котором 20 августа 1867 года Pall Mall Gazette написала так: «Эта буря, терзавшая Лондон и его окрестности в течение 8 часов, была, без сомнения, самой сильной за последние годы». Бурю «Роб Рой» переждал, свернув к берегу и тихо-мирно зарывшись в ил…

И всего лишь несколько слов было сказано в книге о том, как его встречали кадеты с «Вустера», юнги с «Чичестера» и бывшие юные преступники с «Корнуолла» – все те подростки, которым в том числе и его заботами предстояло стать настоящими моряками и настоящими людьми.

Жаль, что обо всем этом в книге сказано как бы между прочим. Может быть, именно это и было самым важным.

Дело чести

Год спустя, в 1868 году, Джон МакГрегор вновь отправился в путь. На верфи Searle & Sun была построена новая байдарка – легче предыдущей и с более высокой мачтой, способной нести паруса большей площади. Последнее обстоятельство стало следствием опыта плавания на иоле «Роб Рой».

На пароходе МакГрегор добрался до Египта и стал первым спортсменом, который «покорил» Суэцкий канал. Вообще первым моряком, ведь для больших кораблей канал был открыт лишь 17 ноября 1869 года. Потом поезд доставил его в Каир, после чего последовал долгий поход вверх по Нилу. Завершив «африканскую часть» своего путешествия, он отправился в Азию. Он и здесь был «первопроходцем». В Дамаске его предупреждали, чтобы он даже не пытался пройти к устью реки Авана. Там живут кабаны-людоеды, там водовороты и неоглядные трясины. Зря отговаривали, ибо не пристало джентльмену… Он пустился в путь и нашел, что берега реки чрезвычайно живописны – за исключением случаев, когда стены 20-футового камыша смыкаются над головой. Ни болот, ни свирепых кабанов в устье реки он не обнаружил. В книге, рассказывающей об этом путешествии, Джон МакГрегор без малейшего намека на юмор пишет об этом. И с той же серьезностью описывает, как избежал печальной участи быть съеденным крокодилами, как его взяли в плен туземцы, как пытался вырастить кукурузу из семян, обнаруженных в складках египетской мумии…

До последних своих дней Джон МакГрегор следовал кодексу чести викторианского джентльмена. Поэтому он никогда не показывал, что его задевает чужая слава. Впрочем, возможно, она его действительно не задевала.

В 1876 году некто Роберт Льюис Стивенсон отправился с другом в плавание на байдарках по рекам Франции и Бельгии, после чего выпустил книгу под названием «Путешествие внутрь страны». Это была его первая книга, и она была благожелательно принята читателями и критикой. Автору прочили большое будущее, подчеркивая между делом, что ничего похожего доселе не было. Постойте, мог бы воскликнуть Джон МакГрегор, а как же «Тысяча миль на байдарке «Роб Рой»? Он не сделал этого, поступив ровно так же, как в 1869 году, когда на книжных прилавках появилась книга Ричарда МакМаллена «Вниз по Ла-Маншу». Написана он была неплохо, но почему ее автора, лондонского маклера, называют пионером одиночных плаваний под парусами? А как же он, Джон МакГрегор? Но он промолчал, лишь однажды бросив будто вскользь: «По крайней мере, этот парень тоже шотландец».

* * *

Джон МакГрегор считал ниже своего достоинства бороться за личное первенство. Так пусть наш рассказ о нем послужит восстановлению справедливости.

Досье

Джон МакГрегор родился 24 мая 1825 года в семье генерала сэра Дункана МакГрегора. В детстве проявлял склонности к механике, однако, послушный воле отца, в 1839 году поступил в дублинский Тринити-колледж, а в 1844 году в Тринити-колледж в Кембридже. По окончании университета стал адвокатом, но много внимания уделял рисованию и спорту, особенно стрельбе. В результате железнодорожной аварии повредил руку, из-за чего оказался не в состоянии крепко держать ружье. Настоящей страстью молодого человека были путешествия. Он объездил всю Европу, побывал на Ближнем Востоке, в России, США и Канаде. В 1865-м прошел на байдарке по Рейну, Сене, верховьям Дуная и озерам Швейцарии; на следующий год – по рекам Норвегии, Швеции, Дании и Балтийскому морю. В 1867 году совершил одиночный рейс на иоле «Роб Рой». В дальнейшем плавал на байдарке по рекам Сирии и Палестины, по Нилу, Генисаретскому озеру, прошел Суэцкий канал. О своих приключениях Джон МакГрегор рассказывал в книгах, которые сам иллюстрировал. Издавал журнал «Каноист». В1873 году основанный им Лондонский клуб любителей гребли получил наивысший статус – Королевский. Активно занимался благотворительностью, учредив «Морское общество» по обучению морскому делу беспризорных детей и малолетних преступников. Ездил по стране с лекциями и проповедями, поскольку был убежденным протестантом. Во время одной из поездок простудился и тяжело заболел. Умер 16 июля 1892 года. Во время отпевания священник сказал: «Мы прощаемся с человеком, который доказал, что не нужно отнимать у богатых, чтобы помочь бедным. Для этого достаточно чистых помыслов и доброго сердца. Да упокоится он с миром».

Опубликовано в Yacht Russia №56 (9 - 2013)